Кондотьер - Клод Бюржелен

Сходство двух историй неоспоримо. Гаспар из «Кондотьера» убивает того, кто обрекает его на создание имитаций. Освободиться значит обнаружить себя, снять маску — полоснуть лезвием бритвы, пробить стену — совершить действие. Убийство Гаспара — противоположность «абсурдному» и несущественному убийству в «Постороннем» Камю, Перек настаивает на необходимости совершённого Гаспаром убийства, оно — «первое деяние демиурга».

Гамлет-Гаспар освобождается, «врезавшись» в живую жизнь, в отличие от принца Датского, погруженного в свою подавленность и нерешительность. Можно долго рассуждать о различных модусах власти, которые совместились в образе Мадеры (напрашивается сравнение между Анатолем М. и Антонелло да М.). Можно найти сходство и между холодным и презрительным Бартлбутом и уверенным в своей силе и состоятельности Мадерой.

За что мстит Гаспар Винклер? За свою обреченность на подделки, маски, во всяком случае, на фальшивки. Фальсификатор страдает не оттого, что он лжец и самозванец, а оттого, что отчужден от живой жизни, что он «зомби», «Фантомас»: «Жить — ничего не значит, когда ты фальсификатор. Это значит жить с мертвыми, это значит быть мертвым».

Роман освобождения начинается как антироман заточения. Как текст, предвосхищающий «Человека, который спит». Изначально Перек в плену замкнутого романа-защиты («…Я жил в окружении и под защитой. Не должен был ни перед кем ни за что отвечать»), в котором жить невозможно, из которого герой-одиночка должен найти выход. Из подвальной мастерской в Дампьере («Кондотьер») автор перебирается в комнатенку на улице Сент-Оноре («Человек, который спит»), затем в дом на улице Симон-Крюбелье (и возможно, в кабинет психоаналитика из «Мест ухищрений», но все эти пространства в четырех стенах остаются местом спора, местом словесного поединка. Местом смерти матери, Местом внутреннего заключения… Местом, где вновь и вновь переживаются муки, но где светит возможность освобождения. Тюремной камерой, откуда «я», хотя бы отчасти вызволяется благодаря существованию «ты» (что настоятельно звучит уже в «Кондотьере»). «Ты» служит связующим звеном между мной и другим, окликает, напоминает, побуждает к действию, отстраняет, создает дистанцию.

«Существовать под бесчисленными масками, жить под покровом чужих останков». Читателей «W или воспоминания детства» впечатляет искусство Перека, с каким он связывает царство мертвецов и фальши («фальсификатор Гаспар Винклер. Gasparus Wincklerianus Falsarius. С заглавной F. С большой косой. Как смерть и как время»). Не сам ли Перек[20]говорит устами Гаспара Винклера, когда тот вспоминает свое заточение, жизнь «без корней», «фальшивую в глубине своей фальши» и вдруг неожиданно прибавляет: «Лагерь. Гетто[21]?». Путь отмщения и освобождения Гаспара вырастает как дерево — от сросшихся корней к переплетенным ветвям.

Роман о подпольной мастерской позволяет нам проникнуть в творческую мастерскую Перека. Понять, как он строит повествование. Это первое произведение структурировано как разрыв. Образ (антиобраз) разъединения, дробности так значителен для Перека, что мы встречаемся с ним в большей части его текстов. Пространство («Просто пространства») ощущается, присутствует лишь в тот миг, когда оно рушится. Огромный свод «романов» в книге «Жизнь способ употребления» держится «ходом коня», заставляющим нас перемещаться с верхнего этажа на нижний, из одной истории в другую. «W или воспоминание детства» выстраивается на целой системе поразительно явленных или сокрытых изломов.

В основе построения «Кондотьера» тоже разрыв — две противостоящие друг другу части, первая — совмещение романного повествования, разговора с самим собой (обращение к себе, «ты») и монолога, вторая — допрос, на котором Гаспар Винклер раскрывает все обстоятельства своего преступного освобождения. Стало быть, после романа действия (совершенное преступление) следует роман-разъяснение? Противопоставление незамысловатое. Однако разница тона, времени, формы придает ему энергии, обволакивает его аурой таинственности.

«Я не думаю, я ищу свои слова», — говорит Перек в «Думать/Классифицировать»[22]. И невозможно не удивляться, что свои слова он нашел с самого начала, так же, как ритм фраз и манеру соединять их. «Кондотьер» пестрит фразами и образами, которые мы найдем в романах «Человек, который спит» и «Жизнь способ употребления».

«Кондотьер» представляет собой рассказ о заточении, затем — повествование о провале, но постепенно становится романом освобождения. Завершается он обещанием — воздухом вершин. Жорж Перек хотел, чтобы он читался как история «пробуждения осознания»: конец неврозам от одиночества, магическим переходам, замкнутым кругам иллюзий… и как похвальное слово терпению, работе, поиску собственной правды, нескончаемому отвоеванию, всему тому, что является скрытой формой мужества.

Владение миром. Гирландайо, Мемлинг, Кранах, Шарден, Пуссен. Владение миром. Ты достигнешь его лишь в конце изнурительного пути, как та связка альпинистов, которые одним июльским утром 1939 года вышли у Юнгфрау к столь желанному горизонту и, невзирая на усталость, вдруг почувствовали, как их переполняет искрящаяся радость: восходящее солнце, другой склон горы, залитый светом, линия водораздела…

Такое завершение созвучно с идеалом «эпического» творчества, на это как на цель художественной литературы указывает «Линь женераль», журнал, который собирался возглавить Перек, но который остался неосуществленным проектом, папкой со статьями, посвященными теории литературы и критике[23]. Некоторые из них появятся в журнале Франсуа Масперо «Партизан» между 1960 и 1963 годами. Взращенные в глубине гегельянства и марксизма, «требования» «Линь женераль» формируются вокруг понятий, которые мы находим в «Кондотьере»: «преодоление», «трезвость, ясность», «завоевание», «связь», «поиск», «овладение», «единство». Эпичность, Полярная звезда литературного небосклона, это стремление преодолевать упадок и противоречия борьбой, работой сознания, бдительным разумом. И еще «реализмом» (аналитическим, критическим). Понятие реализма возродил теоретик Дьёрдъ (Георг) Лукач[24]. Таким образом, роман Перека, выделяя в качестве главного индивидуальный путь и интеллектуальные поиски Гаспара Винклера, вписывается в контекст именно этой проблематики — или этого идеала.