Кожедуб - Николай Бодрихин

Жизнь, требовавшая забот о хлебе насущном, заставляла Никиту Илларионовича трудиться из последних сил. Он и хлебопашествовал, и батрачил, и уходил на работы «в завод», и подряжался огородничать. В начале Первой мировой войны он заболел тифом, хворал долго, с трудом выжил. Долгая, трудная болезнь навсегда унесла силы и здоровье отца: его стала мучить одышка. Чуть оправившись, он нанялся на завод в Шостку и с перерывами проработал там многие годы. Надорвавшись на одной из «отхожих» работ, едва не угодил на тот свет.

Пришла Великая Октябрьская революция, за ней — Гражданская война, которая опустошила Украину. Не стала исключением и Ображеевка. «Отец, как и другие бедняки, — вспоминал Иван Никитович в своей книге, — получил надел земли и лошадь. Но земля ему досталась неплодородная, песчаная, далеко от села. На беду, он как-то, скирдуя сено, упал с высокого стога и с той поры прихрамывал. Так и не удалось отцу наладить хозяйство».

В тяжелую годину мать не раз ходила в родное село — к родственникам за помощью. Те помогали, чем могли. Особенно богатое хозяйство было у брата матери, Иванова дяди Гришенка — несколько лошадей, коровы, свиньи, овцы. Там же жила и одна из сестер матери — Галина Ивановна. На всю жизнь сохранил Иван теплое чувство к своей «доброй тете Гальке».

«Только у нее, у тети Гальки, — писал он, — мне бывало хорошо и уютно. Она искренне радовалась нашему приходу, и я это чувствовал. Баловала меня, угощала, делясь последним, неохотно отпускала.

Возвращалась мать из Крупца с тяжелым узлом — мукой, крупой, салом. Я тоже нес поклажу. Бывало, устану, начинаю отставать, хныкать. И мать, охнув, снимает со спины тяжелую ношу, кладет ее на землю, под дерево, выбрав место посуше. Мы присаживаемся отдохнуть. Я дремлю, а мать тихонько напевает.

Но иногда голос ее вдруг дрогнет, и она заплачет. Весь сон у меня пропадает. Бросаюсь к ней на шею, стараюсь утешить, хотя и не понимаю, отчего так горько плачет мать. А она улыбнется сквозь слезы, с трудом встанет и, взвалив ношу на спину, возьмет меня за руку. Мы медленно идем к нашей Ображеевке по дороге, обсаженной вербами».

Помнил Иван Никитович и отдельные слова песни, что тогда напевала ему мама:

…Ой ти, котик-коточок,

Поив бабин медочок,

Та й сховався в кутучок…

Гражданская война трагически перемолола судьбы миллионов людей, а политика в стране после революции и до 50-х годов XX века очень часто вынуждала людей с большой осторожностью вспоминать своих предков, за исключением самых ближних родственников. Особенно это касалось тех, кто избрал военную службу. Не был исключением и Иван Кожедуб: даже девичью фамилию своей матери он не писал в анкетах — то ли забыл, то ли не хотел упоминать.

Отцу обязан Иван привитой любовью к русской литературе. Хотя он окончил школу, где преподавание велось на украинском языке, он еще в детские годы на русском прочел многие книги Гоголя, Толстого, Чехова, Успенского. Около полугода, после окончания семилетки, он даже работал библиотекарем в Ображеевке.

Иван рос сильным, но добродушным пареньком. Драк не затевал, но при случае умел постоять за себя и своих товарищей. Одним из его юношеских увлечений было лазание по большим деревьям. Огромные тополя, росшие вдоль Поповской улицы, он облазал по многу раз, за что часто получал взбучку от отца. При этом он выполнял такие рискованные трюки, что пугал слабонервных друзей и, главное, подруг. Эта привычка вскоре в аэроклубе помогла ему без колебаний совершить прыжок с парашютной вышки.

С удовольствием он занимался и спортом, любил крутиться на турнике, а двухпудовую гирю поднял впервые в тринадцать лет. Любовь к силовым упражнениям он пронес через всю жизнь. Уже после войны, в 1946 году, на соревнованиях в Монине Кожедуб поднял двухпудовку 21 раз.

Беспросветная нужда и неурядицы подорвали здоровье впечатлительной Стефаниды Ивановны. Несколько лет она тяжело болела и в 1936 году умерла. Для подростка Ивана, любившего мать горячо и нежно, это был тяжелейший удар. «Не помню, — вспоминает Кожедуб, — как я дошел до дому. В хате было полно народу. Плач, причитания. Отец стоял, закрыв лицо руками. Плечи у него вздрагивали. Не помня себя я убежал на погреб, бросился ничком на землю и долго пролежал там в оцепенении, без слез».

К тому времени Иван был учащимся первого курса химико-технологического отделения Шосткинского химического техникума, собираясь стать «специалистом по бездымным порохам». Чтобы не тратить три часа в день на дорогу из Ображеевки в Шостку и обратно, он переселился в общежитие при техникуме.

После смерти жены туда же, в Шостку, в общежитие при заводе перебрался и отец Ивана — Никита Илларионович.

«Иногда он по вечерам заходил ко мне, — вспоминал Иван Никитович. — Усаживался у стола, брал книгу. Нравились ему чистота и порядок у нас в общежитии. А я любил, когда он сидит тут, рядом — легче становилось на душе… Иногда, взглянув на меня, он спрашивал, что я сейчас учу. И тут же спешил добавить:

— Ну-ну, занимайся, сынок. Потом расскажешь».

В центре Ображеевки, на монументе павшим воинам, представляющем единый архитектурный ансамбль с бюстом трижды Героя и вознесенным на высокий пьедестал истребителем МиГ-21, значатся несколько фамилий «Кожедуб». На вопрос: «Не родственники ли это Ивана Никитовича?» — местные жители, в том числе и родной племянник нашего героя, Валентин Яковлевич, сын Матрены Никитичны, живущий на том же месте, где родился и жил мальчишкой Иван, уверенно отвечали, что это лишь однофамильцы.

В техникуме Иван Кожедуб учился успешно. От природы он был одарен хватким умом, настойчивостью, прилежанием, был крепок, и учеба давалась ему легко.

Лет в шестнадцать, пораженный красотой полувоенной формы и блеском начищенных сапог знакомых студентов, а по совместительству учлетов, Кожедуб затаил в душе страстное желание стать летчиком. Как человек основательный, он стал читать книги об авиации. Среди прочих ему попалась книга Кеннеди под названием «Летание. Почему и как мы летаем». Книга эта была издана на русском языке перед самым началом Первой мировой войны и, помимо описаний «наиболее известных летательных аппаратов», содержала ряд сведений по элементарным принципам аэродинамики. Принципы эти были изложены достаточно корректно, причем предлагался целый ряд простейших опытов, позволяющий закрепить полученные знания.

«Эта книга, — писал Кожедуб, — на 2—3 месяца стала для меня главной. Я выучил ее наизусть, пока понял изложенные в ней тонкости. Ну а названия первых аэропланов сохранились в моей памяти навсегда, и я не раз удивлял специалистов упоминанием имен Блерио, Кертисса, Латама, Эсно-Пельтери».

Прочитанные книги укрепили юношу в его выборе. Осторожно он выяснил мнение отца по интересующему его предмету, так же осторожно говорил на эту тему с друзьями.

В сентябре 1938 года, едва не опоздав с поступлением, он подал документы в Шосткинский аэроклуб Осоавиахима. Они включали заявление, три справки и путевку комитета ЛКСМ Украины. Успешно пройдя врачебную комиссию, где старый врач отметил его богатырское здоровье, он был принят. Аэроклуб располагался в маленьком домике, возле здания городского клуба имени К. Маркса. Начальником аэроклуба в то время был Виноградов. Заниматься было, конечно, тесновато, но обиженными себя учлеты не ощущали.