Семья в огне - Билл Клегг

Но этой парочке явно было хорошо вместе. Вокруг них стояло облако любви и счастья, которое не столько взбесило меня (злобную и никчемную старую деву), сколько удивило. Такая любовь в наших краях – большая редкость. Все местные, даже молодые, работают с утра до ночи, им же еще учиться и кредиты выплачивать… У тех, кто постарше – ипотека, машины, нерадивые дети, которые прогуливают школу, бьют родительские автомобили и ввязываются в пьяные драки. Они и так слишком устают, а еще будь добр натягивай улыбку и изображай беспечное деревенское счастье перед искушенными нью-йоркцами, которые наезжают сюда по выходным. Последние капли терпения и вежливости они тратят на этих чужаков, а родным мужьям и женам ничего не остается. Горожане прибрали к рукам не только лучшие дома с самыми красивыми видами, лучшие продукты и да, цветы, – они забирают все лучшее от нас самих. Каждые выходные они приезжают на машинах и поездах, из которых начинают звонить и строчить сообщения: наколите дров, постригите газон, очистите подъездную дорожку и канавы, посидите с детьми, закупите продукты, уберите в доме, взбейте подушки. Некоторым надо даже установить елку после Дня благодарения – а после Нового года убрать. Они никогда не пачкают руки, не ощущают истинной тяжести бытия. Мы терпеть их не можем – но и жизни без них нет. Обычно эта странная система как-никак работает, но время от времени дает сбой. Как было с Синди Шоуолтер, официанткой из «Совы», которая плюнула в лицо одной старухе – та набросилась на нее с оскорблениями, когда Синди не поняла, о каком сыре идет речь. «Да и что это за сыр такой – “Эксплорер”?» – возмущалась потом Синди в церкви. Вечером я полезла в Интернет и вычитала про французский сыр Explorateur, который в наших ресторанах, конечно, не подают. Еще было дело: на ферме «Холли» сгорела конюшня с тремя лошадьми. Доказать ничего не смогли, но мы все знаем, что пожар устроил Мак Эллис, бывший конюх, которого Норин Шифф уволила за подделывание отчетных документов. Он промышлял этим много лет подряд, и вот наконец бухгалтер его прищучила. Арестовать его не арестовали, но слух пошел – и потом Мак очень долго не мог найти работу. Словом, за улыбками и радушными «Наконец-то вы приехали!», «Без проблем!» и «Мы с удовольствием!» прячется немало обид. Когда кто-то перегибает палку, все это может вылиться наружу.

Многие, особенно молодые девчонки, сочли, что Джун Рейд перегнула палку, когда начала встречаться с Люком Мори. Бабы за ним всегда бегали. Да, он был хорош собой, ничего не скажу. Отец Лидии в молодости тоже был красавчик, каких поискать, да и сама Лидия не дурнушка, мужики таких любят. Только вот девчонки по нему сохли потому, что он был совершенно не похож на местных. Как дикая орхидея на пастбище. Мы так и не узнали, кто его отец, но он точно был черный. Никто из местных не мог приходиться ему отцом – стыдно сказать, как это характеризует наш городок. Были у нас одни старички, бостонские ученые на пенсии, померли уже – она цветная, он белый. Да вот еще приемный сынок директрисы, Сет, тоже чернокожий, но в год рождения Люка ему было лет шесть или семь, не больше. Таким был тогда наш город, и люди не придавали тому особого значения – разве что изредка, когда случалось что-нибудь из ряда вон вроде рождения Люка Мори. С тех пор прошло лет тридцать, а ничего – по крайней мере в этом отношении – не изменилось. Конечно, отдыхающих становится больше, местных меньше. Последние один за другим продают свои дома, фермы и земли людям, которые за весь год проводят здесь в лучшем случае несколько недель: выходные да недельку-другую среди лета. Так и выходит, что большая часть домов в городе пустует. Они вычищены до блеска и битком набиты красивой мебелью, над дверями мигают огоньки сигнализаций, но внутри никого нет. Пару месяцев назад я ехала на машине по Саут-Мейн-стрит, в будни, часов в девять вечера – после ужина у сестры – и представляете, не увидела ни одного освещенного окна! Мы живем в фешенебельном музее, который работает только по выходным, а мы в нем – всего лишь уборщики.

Раньше самыми большими и красивыми домами в Уэллсе владели местные. Мне ли не знать, я ведь сама выросла в таком доме, доме приходского священника. Мой отец как раз священником и был – в те времена им полагались хоромы с шестью спальнями, четырьмя каминами и сараем на заднем дворе. Нынешний же священник (дама по имени Джесси, можете себе представить?) разрывается на три церкви и живет на съемной квартире в Личфилде. Дом моего детства сдают молодой городской семье, а те приезжают сюда – да, вы угадали – только по выходным. Разумеется, они ни разу в жизни не были в церкви Святого Давида. Что неудивительно: нас, кто до сих пор ходит в церковь по воскресеньям, осталось от силы человек пятнадцать. В будние дни старая церковь тоже пустует. Мой отец давным-давно ушел на пенсию и вскоре после того умер, но я продолжаю ходить. С утра пораньше отпираю дверь своим ключом, доставшимся мне от папы, и украшаю алтарь пожухлыми цветами, которые не сумела продать за неделю. Все равно со скамеек никто не заметит, что они подвяли.

Набожные прихожане были бы потрясены, узнай они, что в Бога я больше не верю: разуверилась, когда маму одолел «Альцгеймер». Самая медленная и жестокая смерть, скажу я вам. Она заболела, когда я училась в старших классах, а умерла через неделю после моего сорокового дня рождения. К тому времени – точнее, задолго до него, – она стала совершенно неузнаваемой. Злой, ужасной старухой, да к тому же совершенно беспомощной. Моя сестра уехала учиться, а я осталась дома помогать отцу, который был слишком горд и бережлив, чтобы нанять сиделку. Конечно, я и без помощи обходилась, но девушке непросто найти парня, а уж тем более мужа, если она круглосуточно работает сиделкой в родительском доме. Я не трачу время на мечты о том, как могла повернуться моя жизнь, и не считаю, что молитвы бы что-то изменили. Я давно живу одна и отлично справляюсь без Бога – да и без мужа.

Большинство моих знакомых переехали в Торрингтон или в городки Миллиртон и Амения в другом штате. Но и там жизнь стала очень дорогой. И все же кто-то умудряется, как я, забиться в укромный уголок, в складки этого города, и незаметно там жить. Видимо, Лидии Мори это тоже удалось, только вот я не понимаю – зачем? Родных у нее тут не осталось. Под родней я, конечно, не семейство Мори имею в виду. Для меня до сих пор загадка, почему Лидия решила оставить фамилию мужа. Она – Ханнафин как пить дать. Неизвестно, что творилось в голове у этой женщины, почему она решила не менять фамилию – и остаться в Уэллсе, родив негритенка? Когда это случилось, всем стало ясно, что рыжий веснушчатый Эрл Мори не мог быть отцом. Он в тот же вечер собрал ее вещи и выставил женушку за дверь. Из роддома она отправилась прямиком к матери. Старуха тогда была еще жива и на какое-то время их приютила, но своего омерзения не скрывала. Она работала кассиршей в банке и всем, кто заходил и был готов слушать, рассказывала о своей сумасбродной дочери, которая путалась с сектантами, цветными и бог знает с кем еще. Конечно, все друзья и знакомые заняли сторону Эрла – он из большой семьи, которая живет в Уэллсе испокон веков, – и Лидия Мори стала изгоем. Насколько это возможно в городе с населением в пятнадцать тысяч человек, половина которых здесь толком и не живет.

Со временем люди смирились и забыли. Люк был всеобщим любимчиком, особенно в старших классах, когда начал бить рекорды по плаванию (по-моему, ему даже прочили участие в Олимпийских играх, но врать не буду). Лидия оставалась одиночкой, если не считать двух-трех неудачных попыток кого-нибудь подцепить. Откровенно говоря, цеплять у нас особо некого, и бедной женщине, даром что редкой красавице, ничего хорошего на личном фронте не светило. Можете себе представить, каким завидным женихом стал ее Люк, когда подрос, – призовой гусь на ярмарке, не иначе. Цветом кожи он пошел в отца, зато от матери ему достались зеленые глаза и высокие скулы. Добавьте к этому рост под два метра и собственную фирму по благоустройству и озеленению участков… В общем, местные девицы шеи сворачивали, когда он шел по улице. А как прохожие стали сворачивать шеи, когда сразу после школы Люк загремел в тюрьму! И когда он сошелся с Джун Рейд, горожанкой на двадцать лет его старше!.. С самого рождения этот мальчик был у всех на слуху и, судя по тому, что случилось, как он погиб и скольких прихватил с собой на тот свет, – всегда будет.