Правила здоровой и долгой жизни - Дэвид Агус

В 2004 году я как-то шел от госпиталя «Седарс-Синай» в клинику, и на витрине магазина подарков мне бросилась в глаза обложка журнала «Форчун». Громкий заголовок гласил: «Почему мы проигрываем войну с раком». Статью написал Клифтон Лиф, выживший раковый больной, подростком спасенный в ходе клинических исследований в 1970 году. Журнал произвел сильное впечатление; любой онколог, который увидит такой кричащий заголовок и хорошо продуманную статью, почувствует себя растерянным и профессионально несостоятельным. После того как у Клифтона диагностировали лимфогранулематоз, или болезнь Ходжкина, родители отвезли его в Нью-Йорк, чтобы провести курс лечения, тогда считавшегося экспериментальным: жесткий протокол химиотерапии, включавшей МОПП, первую комбинацию химиотерапевтических средств, которая успешно лечила это заболевание. Больного подвергли необоснованной химиотерапии в сочетании с лучевой терапией, что привело к уничтожению щитовидной железы после облучения. Но лечение оказалось эффективным, и Клифтон стал участником общества онкобольных. В качестве основного докладчика на крупных научных конференциях по всему миру он добавляет в дискуссии освежающую страстную ноту – не только как журналист, завоевавший награды мирового уровня, но и как страстный защитник пациентов, ставящий своей целью выстроить правильный ряд приоритетов.

В статье Клифтон выдвинул несколько запоминающихся идей, наиболее важные из которых продемонстрировали, как мы – общество в целом и медицинское сообщество в частности – смотрим на биологию. Последние пятьдесят лет мы концентрировались на попытках понять особенности различных видов рака, чтобы подобрать методы терапии, вместо того чтобы вкладывать силы в профилактику онкологических заболеваний. Мы забыли, что лечение рака начинается с его предотвращения и что диагностика на ранних стадиях жизненно важна, если человек хочет сохранить возможность выздоровления до того, как болезнь перейдет в смертельную стадию. Когда мы низводим науку до поиска мелких улучшений в терапии вместо того, чтобы позволить ей совершать подлинные прорывы, то перестаем видеть картину в целом и чувствуем себя потерянными.

Возможно, поэтому мы так мало продвинулись в войне с раком за последние пятьдесят лет? Объясняет ли это все увеличивающийся разрыв между усовершенствованной терапией рака и лечением всех остальных болезней? Меня стали беспокоить острые вопросы, подобные этим. Онкологи не могут вылечить серьезный рак. За последний век медицина серьезно развилась, но в этой области прогресс остановился десятки лет назад.

Взгляды на жизнь могут меняться очень медленно, но они могут измениться мгновенно, если в зону внимания попадут новые факты или открытия. Мой взгляд на здоровье начал меняться после статьи Клифтона и выкристаллизовался за один вечер в компании с лауреатом Нобелевской премии по физике, подтолкнувшим меня к новому мышлению. В июле 2009 года на торжественном ужине в Аспене (штат Колорадо) мне довелось встретиться с Мюрреем Гелл-Манном, ученым, который примерно пятьдесят лет назад постулировал существование кварков. Кварки – это элементарные частицы, меньшие, чем электроны, основные элементы любой материи во Вселенной. Наше понимание того, как мир устроен на субатомном уровне, во многом обязано работе Мюррея. Гелл-Манн удостоился Нобелевской премии по физике в 1969 году, хотя доказательства его идей не были получены до 1977 года. В свои семьдесят девять лет Мюррей заразительно улыбался, восхищал и очаровывал всех вокруг, его интерес к жизни во всей ее полноте поражал. Я с огромным интересом слушал его рассказ о теоретических исследованиях в области физики. Кварк, как и мысль, нельзя увидеть даже с помощью самых современных технологий, и когда Мюррей только начинал разрабатывать свои гипотезы, приходилось полагаться только на отдельные факты и делать из них выводы о существовании кварков. Гелл-Манн рассказывал, насколько сложные системы изучает современная физика и сколько подходов он перепробовал в процессе построения моделей этих систем, – и тут меня озарило! Почему такой подход не применяют в медицине? Почему мы не пытаемся сходным образом обработать имеющиеся данные и построить модель болезни и, соответственно, здоровья? Физик описал модель кварка, а я пытался сделать то же самое в своей области, но не преуспел. Слово «онколог» буквально означает «тот, кто изучает тела или опухоли». Мюррей определил конкретные физические тела (хотя и субатомных масштабов) в физических терминах, тогда как я пытался понять биологические тела, связанные с хаосом и отклонением от нормы. Стало интересно, как применить стиль мышления Мюррея к иной профессиональной области?

С того вечера появилось право обмениваться с Мюрреем мыслями по разным поводам (и я рад, что он присоединился к рабочей группе как почетный профессор физики и медицины Университета Южной Калифорнии, так что у нас появилась возможность для плотной совместной работы). Несмотря на разницу в возрасте, мы быстро поладили. Чем больше каждый из нас восхищался чужой областью деятельности, тем интереснее было сравнивать то, как профессии повлияли на стиль мышления каждого. Когда Мюррей прямо сказал «Посмотрите на рак как на систему», я начал переосмысливать все – рак и традиционный подход к его лечению, болезнь и обычный медицинский взгляд на нее, и в итоге понятие здоровья. Нельзя было не спросить: а если наш взгляд на рак и мешает его лечить? А может быть, ошибочная концепция мешает любому успешному лечению?

Как будет показано ниже, я полностью уверен в возможности ранней диагностики рака. Ранняя диагностика сегодня – единственный ключ к успешному лечению.

Вместо того чтобы думать о раке лишь как о тяжелой болезни или опасном враге, стоит считать его частью корзины всех Болезней с большой буквы «Б». Рак – наиболее сложное заболевание из этой корзины, но не исключение. Как пишет Сидхарта Мукерджи, это «король всех недугов» – абсолютный враг, который вершит судьбы одной из трех женщин и одного из двух мужчин. Если окажется, что все знания и средства почти не дают эффекта в так называемой борьбе с раком, мы попадем в неловкое положение. Пришло время изменить не наши представления о раке, но и более общие понятия – здоровье и благополучие. Необходим кардинально другой образ мыслей, который может привести к прорывам во всех областях медицины. Этот новый образ мыслей неизбежно повлечет новые пути к поддержанию функционирования тела и к определению понятия здоровья в других терминах, так как здоровье – это не только отсутствие болезней.

Сколько себя помню, всегда интересовался биологией человека. Я с детства проявлял интерес к науке и достаточно рано зачастил в лабораторию. Многие наставники оставили в моей памяти глубокий след, в их числе отец – врач, который всегда ставил высокую планку требований и поддерживал тягу к знаниям. Когда после интернатуры в Национальном институте здоровья и затем в госпитале имени Джона Хопкинса пришло время выбора медицинской специализации, оказалось, что онкология – это «убийство карьеры». Мне рекомендовали идти в кардиологи или пульмонологи, так как там можно «подняться по карьерной лестнице». Никто после Хопкинса не шел работать в Мемориальный раковый центр Слоан-Кеттеринг, чтобы изучать онкологию, которая в то время была «загибающейся ветвью» медицины, лишенной надежд и перспектив. Ясно, как вчера, помню руководителей госпиталя Хопкинса, которые спрашивали, зачем я хочу отправиться туда, где пациентам дают яд, почти (или вообще) не надеясь на успех. Я не разделял их мнения, поэтому последовал зову сердца и стал лечить лимфомы. Потом уже были изучение рака простаты, клинические исследования, разработка лекарственных средств и протоколов лечения… Мне не казалось, что онкология зашла в тупик. Напротив, это была одна из немногих областей медицины, где врачи и пациенты нарушали традиции и брали на себя риски, так как возможностей лечения имелось мало. Я хотел применить лабораторные наработки к реальным клиническим случаям и принять участие в развитии онкологии.