Мир пауков. Крепость - Колин Генри Уилсон

Звуков насекомое не издавало – пауки, кстати, совершенно глухи, – но волны паники для бурых были громче крика.

На глазах у людей вожак, вонзив клыки, парализовал кузнечика, затем, разодрав челюстями тенета, вынул оттуда обездвиженное насекомое и начал есть. Он, очевидно, проголодался.

Пользуясь тем, что пауки отвлеклись, Найл задал вопрос, давно не дававший ему покоя:

– Где Руна и Мара?

– Увезли на шаре.

– А оса, муравьи?

– У них в брюхе, – сухо сказал Вайг, кивнув на пауков.

Через секунду брат полетел вверх тормашками, как от свирепого пинка. Один из пауков возвышался над ним, угрожающе выпустив клыки. Вайг попытался сесть, но снова был опрокинут ударом передней лапы.

Брат покорно затих, поглядывая на маячившие над лицом клыки. И опять Найл почувствовал, как вожак, к этому времени уже подкрепившийся, бдительно прощупывает его мозг.

Он явно проверял, как Найл реагирует на угрозу брату. Хорошо, что сейчас парень испытывал, в основном, волнение; он интуитивно чувствовал, что, стоит ему разгневаться или как-то выказать враждебность, и наказание не заставило бы себя ждать.

Решив, что он четко пояснил: переговариваться запрещено, паук отошел и позволил Вайгу сесть, а затем тронул средней лапой Найла и указал на содержимое мешка. Это явно было приказом уложить все на место.

Разбирая свои вещи, Найл опять почувствовал, что вожак за ним наблюдает, и с удовлетворением отметил, что способен при необходимости держать ум пустым и пассивным, а это, похоже, и надо восьмилапому.

Через пять минут снова отправились в путь. Сайрис выглядела измученной, вялой.

Было ясно, что она не может оправиться от потрясения: гибель мужа, разлука с родными малышками – все это произошло так внезапно. Ощущалось и то, что искренняя радость матери от встречи с сыном уже меркнет от отчаянья при мысли, что вот и младший теперь в неволе. Она казнила себя так, будто это ее вина.

Найлу очень хотелось заговорить с матерью, но под неотступным наблюдением пауков это было невозможно.

Пауки передвигались быстро, и от своих пленников требовали того же.

Юноша разобрался наконец, как они ухитряются покрывать такие расстояния. По паучьему разумению, двуногие тянулись невыносимо медленно. Поэтому пленников заставляли частить трусцой, а сами шествовали рядом ленивой (по их меркам) прогулочной походкой. Найлу вначале сильно мешала сумка, бьющая по плечам, и, заметив это, вожак отобрал его поклажу и перекинул одному из своих сородичей. Идти сразу стало легче.

Будь на то хоть какая-то возможность, Найл с огромным удовольствием осмотрел бы местность, через которую они сейчас проходили. Никогда еще он не видел столько зелени в одном месте сразу.

Когда-то эта прибрежная низменность была обитаемой: навстречу неоднократно попадались остатки сельских строений. Теперь здесь все поросло разнообразными деревьями и густой яркой травой. Мимо с жужжанием проносились насекомые: мухи, осы, стрекозы, – в траве стрекотали кузнечики.

Попасть сюда было счастьем, и было что-то даже забавное и нелепое в том, что увидел он все это, лишь став пленником пауков.

Через час, когда солнце начало садиться за горы, стали устраиваться на ночлег. Люди полностью выбились из сил. Тяжело переводя дыхание, они, попадав, улеглись лицом к вольному небу. Один из пауков взялся вить паутину под ближайшим деревом, другие в это время нежились под вечерним солнцем.

Едва сумев отдышаться и унять дрожь в ногах, Найл блаженно расслабился. В тот же миг он почувствовал, как его «прощупывает» вожак – видно, просто так, для порядка; ни в чем дурном восьмилапый его не подозревал. В полусонном состоянии юноша легко подсоединился к умам пауков.

Вклинившись, он как бы подслушивал их разговор, вместе с тем понимая и их физические ощущения. Теперь ему было ясно, что пауки едят только живую добычу, а потому запаса в дорогу брать с собой не могут. Причем дело даже не в том, что такая пища им больше по вкусу. Суть здесь в ином – в самой жизненной энергии, которую эти существа высасывают, смакуют и впитывают.

Открылось юноше и то, что в отличие от людей пауки полностью подчинены инстинкту. Миллионы лет весь смысл их существования заключался в том, чтобы хватать добычу и впрыскивать яд. Иных стимулов у них в жизни и не было. Найл способен был наслаждаться красотой пейзажа, представлять в уме далекие края, используя свое воображение. Бойцовых пауков окружающая природа не трогала – разве что интересовала как возможный источник пищи. А то, что называется воображением, у них отсутствовало вообще.

К счастью, еды здесь было в достатке. Пока сгустились сумерки, в паутину попалось с полдесятка увесистых мук, которых разделили по старшинству.

Когда пауки насыщались, их умы излучали тепло непередаваемого блаженства. Найл с тревогой понял, что в некоторой мере их враждебность к пленникам объясняется тем, что пауки расценивают людей вообще как еду. Зачем вести добычу куда-то, рассуждали они, если ее можно просто съесть и утолить голод? Но когда брюхо было набито, раздраженность исчезала. Они не стали мешать пленникам, когда те, разбредясь по кустам, начали собирать плоды, и терпеливо наблюдали, как Найл, взобравшись на кокосовую пальму, скидывает зеленые еще орехи в руки Вайгу.

Чуть вяжущее молоко изумительно освежало и великолепно дополняло ужин из сушеного мяса и хлебцев, а хорошая еда заметно улучшила и настроение. Между людьми и пауками установилась интересная атмосфера взаимной терпимости. Найлу открылось, что эти большие, удивительно сильные существа у смертоноснее вроде невольников.

К хозяевам они относились почтительно, но с некоторым страхом и скрытым негодованием.

Они не любили понукания. Дай им волю, они бы просто нежились на солнце и ловили насекомых.

Даже ткать паутину им не нравилось. Этим они занимались лишь потому, что так было проще всего изловить добычу.

Основная же их склонность и призвание – охотиться, полагаясь на собственную быстроту и силу. Охота для них – глубочайшее из удовольствий, какое только можно себе представить.

Найл так уморился, что ночь проспал, забыв даже прикрыться, – так и провалялся на наспех насыпанной куче из травы и листьев. Открыв глаза, он обнаружил, что, оказывается, уже рассвело и один из пауков поспешно поглощает угодившего в тенета крылатого жука.

Прочие охотники дремали на солнце. В отличие от смертоносцев бойцовые пауки недолюбливали темное время суток и возвращение дня наполняло их дремотной негой.

Наблюдая за их медлительными, квелыми в этот час умами, Найл вспомнил о муравьях.

Способность эта – чувствовать и понимать чужое, а порой и чуждое, сознание – наполнила его неизъяснимым трепетом, ужас перед пауками отступил, а внутренний голос шепнул, что преодоление собственного страха – лишь начало какой-то небывалой великой борьбы.