Убийцы Российской Империи. Тайные пружины революции 1917 - Виталий Оппоков

Что ж, заглянем в пятую часть этого издания,[10]пролистаем этот фолиант в твердой обложке не менее чем полметра в длину, откроем его на тридцатой странице, где прочитаем: «…существует мнение, что дикое нападение в Отсу вызвано отчасти проникновением Августейших путешественников в „святая святых“ японского народа, где им оказывались почести, как потомству Солнца, несовместимые с крайним национальным самолюбием. Это положительно неверно, с одной стороны, по отношению именно цесаревича…»

По мнению Ухтомского, именно с этой стороны не было никакого повода. Но здесь не столько истина, сколько тонкий намек, сколько неполный ответ на досужие разговоры и уточнения, которые и «позволил себе» сделать тот же князь Барятинский. Говорили, что два принца — российский Ники-Николай и греческий Джорджи-Георгии веселились вовсю, не всегда соблюдая правила приличия. Да и как могло быть иначе, если Джорджи, имевший сильное влияние на Ники, являлся, по выражению графа Витте, «молодым человеком, наиболее склонным к таким действиям, которые не могут служить образцом для Великих князей и принцев». Не потому ли, опасаясь подтвердить пересуды о дурном поведении царственных кузенов во время путешествия, в частности по Японии, а может, желая того, князь Ухтомский подчеркнуто резко отвергает мотив покушения такого свойства «по отношению именно цесаревича».

Отвергает-то выводом, а факты приводит иные.

«За два дня до поездки в злополучное Отсу, — пишет он на странице 33, — Августейшие путешественники в первый раз ездили после обеда взглянуть на японских танцовщиц». И в то же время отказались, прибыв в Оцу, как утверждается на странице 37, осмотреть предложенные им местные святыни под предлогом того, что «видели главные храмы Киото».

Итак, ощутившие свободу вдали от строгого присмотра принцы развлекаются так, как желают, и даже предпочитают святыням, с которыми знакомят только иностранцев императорской крови, посиделки у гейш.

Не сумев доказать убедительно несостоятельность мотивов покушения на почве оскорбления местных вековых традиций «с одной стороны, по отношению именно цесаревича», недалекий, а может, и хитроумный, Ухтомский, с другой стороны, с японской, сперва выставляет Николая в дурном свете, а затем наносит по нему неосмысленный или нарочитый удар. Получается так, что покушение со стороны японца, религиозно и даже мистически настроенного, оправдывается.

Можно поверить Ухтомскому, что японцев, трепетно почитающих монархические принципы, вряд ли оскорбило бы почтительное посещение августейшими иноземцами, да еще с разрешения властей, «святая святых» или оказываемые им почести, как «потомству Солнца». Он убедителен и тогда, когда приводит примеры подобного отношения к иным принцам. Но в остальном не прав.

Не посмел или не пожелал сказать князь Ухтомский всю правду до конца, в любом случае его вывод требует логического продолжения, а точнее — других акцентов: японцы скорее бы разозлились на гостя, отдавшего предпочтение танцовщицам перед глубоко почитаемыми храмами, за оскорбление святынь, нежели за то, что эти святыни ему показали.

Почему же свидетель допускает столь очевидные противоречия при описании инцидента? Да потому, что он твердо знает: покушения не было, и цесаревича только напугали и предупредили.

К этому же мнению пришли и офицеры русской эскадры, ожидавшей в японском порту Сасебо возвращения из странствия по Японии цесаревича-путешественника.

21 апреля (11 мая) 1891 года эскадру взволновали слухи о каком-то трагическом происшествии, приключившемся с царственной особой. Слухи подтвердились затребованием в Киото корабельного врача для оказания помощи то ли тяжело раненному, то ли умирающему наследнику. Вечером стало известно: на Николая Александровича покушался жандарм, ударив его самурайской саблей по голове, но все обошлось благополучно.

Моряки с облегчением вздохнули: хорошо, что жив, иначе бы — быть войне. И тут же стали недоумевать и вслух рассуждать. Позвольте — это как так, жандарм, самурайской саблей, по голове?! И жив?? Уж на эскадре знали, что такое самурайский клинок, у многих офицеров имелось это превосходное оружие, приобретенное здесь же, в Японии. Да в умелой руке, а жандармская, конечно же, такая, достаточно одного удара, чтобы разрубить тело пополам… «Вот не сошел бы на берег, остался бы на эскадре, ничего бы такого и не было», — то тут, то там слышалось чье-нибудь иносказательное замечание. А в офицерских кают-компаниях, зная нрав наследника, рассуждали более откровенно: видимо, тут что-то не так, не иначе как сам наследник попал в неприятную историю, иначе не сносить бы ему головы: побыстрее бы возвращался на корабль да домой…

Переживали за непутевого цесаревича, как за шкодливого младшего брата, опасались, как бы еще чего не произошло. Вместе с тем неприятность с наследником престола воспринимали как оскорбление России, но, не зная обстоятельств происшествия, не ведали, кого винить в содеянном. Впрочем, догадывались. И это выразилось в том, как происходила встреча Николая, приехавшего в Сасебо из Киото в сопровождении свиты.

Лишь только в порту появился почетный кортеж, на европейских судах, стоявших здесь на якоре, зазвучало российское «ура». Но на русских кораблях царила гробовая тишина. Русские моряки, душой чувствуя, кто мог быть инициатором чрезвычайного происшествия, не желали присоединять свои голоса к интернациональному хору, славившему царственную родню европейской элиты. И лишь только тогда, когда Николай ступил на русскую территорию — родную корабельную палубу, когда угомонился буржуазный интернационал, прогремело истинно русское приветствие наследнику русского престола.

Военные моряки знали толк в том, о чем судачили между собой: пожелай самурай Тсуда Санцо покуситься на жизнь российского принца, не сносить тому головы. Но самурай-жандарм, не желая лишать жизни непочтительного к японским святыням высокородного чужеземца, выполнял, похоже, лишь роль наемного «пугалыцика»… Не исключено, что те, кто нанимал его, подвигнули Тсуду на преступный шаг с мотивом отмщения за нанесенное японскому народу оскорбление, может, соблазнили высоким гонораром, причем, как свидетельствуют факты, он не сразу решился на столь рискованный поступок.

«Злодей Тсуда Санцо стоял между охранителями безопасности Августейшего гостя Японии», — писал князь Ухтомский. Но ведь он, Тсуда, находился в охранении, которое отбиралось властями со всем тщанием, и утром, когда процессия направлялась в дом губернатора на завтрак. Решился же наказать «обидчика японского народа» лишь тогда, когда почетные гости и эскорт двигались в обратном направлении, то есть в средине дня. Что могло подтолкнуть Тсуду к выполнению замысла организаторов инцидента, если они действительно имелись?

Джинрикша с российским принцем двигалась впереди джинрикши с принцем греческим. Кузены, разгоряченные обильным угощением за затянувшимся завтраком, на ходу перебрасывались всевозможными замечаниями и шуточками. Произнес какую-то реплику и Ники, повернув голову к Джорджи, именно в тот момент, когда его коляска поравнялась со стоявшим в охранном оцеплении Тсудой. С царственных губ могла сорваться уловленная жандармом какая-то непристойность.