Безымянные культы. Мифы Ктулху и другие истории ужаса - Роберт Говард
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я пересек плоскогорье, на котором стоял наш лагерь, спустился вниз по склону и углубился в заросли. От хребта, за которым лежала долина с колоннами, меня отделяло полдня неторопливой ходьбы. По дороге я не заметил ни малейших следов деятельности человека – пикты избегали появляться в этих местах, их деревни стояли намного восточнее.
Перевалив хребет, я увидел внизу сонную долину, тихое голубое озеро, возвышающиеся над деревьями колонны. Нигде ни струйки дыма, хотя именно дым костра я ожидал увидеть в первую очередь. Зато мне сразу бросились в глаза стервятники, кружившие над шатрами, стоявшими на берегу озера.
Я осторожно спустился вниз и направился к лагерю асиров. И тут же застыл на месте, потрясенный увиденным. Мне приходилось сталкиваться со смертью во всех ее проявлениях, много раз я чудом ее избегал. Более того, будучи Ньёрдом, я сам неоднократно служил ее орудием, проливая кровь, как воду, и оставляя за собой горы трупов. Но то, что предстало перед моими глазами здесь, в Долине Потрескавшихся Камней, потрясло даже мою огрубевшую душу. Из четырех дюжин моих друзей и соплеменников в живых не осталось никого. Но самое ужасное, мне не удалось найти ни одного целого человеческого тела.
Некоторые шатры еще стояли, другие были смяты в лепешку, вдавлены в землю некоей неведомой тяжестью. У меня мелькнула даже мысль, что быть может, здесь промчалось охваченное паникой стадо слонов. Но то, что я видел, никаким слонам натворить было бы не под силу. Становище буквально усеивали куски человеческих тел – руки, ноги, головы, внутренности… Везде вокруг валялось оружие, лезвия некоторых мечей и наконечники копий были вымазаны зеленоватой слизью, похожей на ту, что остается от растоптанной гусеницы. Нет, то, что здесь произошло, не могло быть делом человеческих рук – человек на такое не способен.
Я перевел взгляд на озеро. Ровная густая голубизна его спокойных вод свидетельствовала о значительной глубине, не оттуда ли выползло какое-нибудь ужасное чудовище? И тут я увидел след. Глубокая и широкая борозда – такую мог бы оставить после себя огромный слизняк – уходила куда-то в нижнюю часть долины. Трава внутри нее была спрессована, кустарник и деревья изломаны в щепки и вдавлены в землю, а сверху все покрывала зеленая слизь.
Едва я, выхватив меч, собрался припустить по следу, сзади послышался чей-то окрик. Оглянувшись, я увидел торопливо спускающуюся со скал коренастую фигуру. Это был Гром. Лишь вспомнив о том, насколько глубоко укоренился в каждом пикте страх перед долиной, можно было оценить ту самоотверженность, какую он проявил ради дружбы со мной.
Сжимая в побелевших от напряжения руках копье, боязливо окидывая взглядом заросшие густым кустарником обманчиво мирные склоны, он поведал мне о той ужасной твари, что напала ночью на клан асиров. Наконец я услышал великую тайну племени пиктов, которую, в свою очередь, Гром узнал от старейшин своего племени.
Много поколений назад пикты пришли сюда с северо-востока. Местность эта изобиловала непуганым зверьем и съедобными растениями, поблизости не оказалось никаких враждебных племен, и было решено остаться здесь навсегда.
Часть из них, целый клан могучего племени, избрала для поселения Долину Потрескавшихся Камней. Пикты осмотрели колонны и нашли скрытый в глубине рощи полуразрушенный храм. В храме, на месте, где мы ожидали бы найти алтарь, поселенцы обнаружили черный колодец с абсолютно гладкими стенами, который уходил куда-то вглубь земли.
Они построили в долине хижины и начали мало-помалу обживаться, но однажды ночью, в полнолуние, их всех погубило нечто неназываемое, оставившее после себя лишь груды обломков да покрытые слизью куски плоти.
В те далекие времена испугать пиктов чем-то вообще было невозможно. Воины остальных кланов, собравшись у костра, воззвали к своим богам и отправились по широкому кровавому следу – точь-в-точь такому, на котором я сейчас стоял – который привел их к колодцу в храме. Они громко кричали и бросали в колодец камни, но ни стука падения камней на дно, ни всплеска не услышали.
Зато вскоре до их ушей донеслась музыка. И вдруг из колодца выскочило какое-то человекоподобное существо, приплясывавшее под звуки мелодии, исходившей из пищалок, мелькавших в его тонких паучьих ручках. Пикты, увидев это существо, не успели даже удивиться, как следом за ним из-под земли начала выползать бесконечная белая масса. Этот материализованный кошмар не брали стрелы, они просто исчезали в белесой туше, мечи рассекали податливую плоть, но не причиняли монстру ни малейшего вреда. Адское чудище обрушилось на воинов. Оно давило людей в багровую кашицу, рвало их на куски, высасывало кровь и мозг из раздробленных костей, пожирая кричащих и сопротивляющихся пиктов заживо. Горстка уцелевших в страшной бойне бросилась наутек, чудовище гналось за ними до самых скал, на которые, однако, не сумело втащить свое гигантское тело. А над всем этим ужасом плыли аккорды дьявольской музыки.
С тех пор Долина Потрескавшихся Камней стала для пиктов табу. Погибшие воины время от времени приходили к шаманам и старейшинам в их снах, посвящая живых соплеменников в страшные, невероятные тайны. Они рассказывали о некоей демонической расе, населявшей некогда эти края, именно она возвела с какой-то, никому неведомой теперь целью лес колонн в долине. Белая тварь из колодца была богом этой расы, призванным в наш мир из черных подземных глубин ада с помощью магии, непостижимой детям человеческим. Походившее на помесь обезьяны с пауком существо с флейтой было его слугой – бестелесным первичным духом, помещенным с помощью черного колдовства в материальное органическое тело. Эта древняя раса давно исчезла, а бог и его слуга остались жить. Оба они были уязвимы – их тела, возможно, были смертны, но люди не владели секретом оружия, достаточно мощного, чтобы их убить.
Клан моих друзей спокойно жил в долине несколько недель. Лишь вчера ночью Гром, охотившийся поблизости (еще одно, кстати, доказательство его отваги), к своему ужасу услышал завораживающие переливы демонической музыки. Секундой позже до его ушей донеслись ужасающие звуки людских воплей, заглушаемые отвратительным чавканьем. Гром упал на землю и лежал так, уткнувшись лицом в траву и обхватив руками голову, не смея пошевелиться, до самого утра. На рассвете он, содрогаясь от страха, подошел к обрыву и посмотрел вниз в долину. Картина, открывшаяся пикту, даже издали, обратила его в паническое бегство. Затем охотнику пришло в голову, что следует предупредить остальных людей нашего племени. Уже направляясь к лагерю асиров, он оглянулся и увидел меня, стоявшего на скале над долиной.
Пока Гром рассказывал, я сидел, подперев рукой голову и целиком погрузившись в пучину отчаяния. Современным языком невозможно выразить то чувство внутриплеменной связи, которое тогда играло исключительную роль в жизни любого мужчины и любой женщины. В мире, который со всех сторон грозил человеку клыками и когтями, где любая рука, кроме руки соплеменника, готова была нанести смертельный удар, инстинкт племенного родства был чем-то неизмеримо большим, нежели пустым звуком, каким он стал сейчас. Этот инстинкт тогда был не менее могуч, чем инстинкт самосохранения или продолжения рода, и лишенный его человек не смог бы жить, как не смог бы он жить без сердца или без рук. И не могло быть иначе. Только так, тесно сплотившись, мог род человеческий выжить в страшных условиях первобытного мира. Поэтому то личное горе, которое я пережил, увидев останки моих друзей, та тоска по безвозвратно ушедшим гибким, сильным юношам и веселым быстроногим девушкам, низвергли меня в море печали и ярости, глубина и сила которых не поддавались описанию. Я понуро сидел, скрючившись, а Гром, уважая мою скорбь, молчал, поглядывал то на меня, то на грозную долину, где поломанными зубьями безумных ведьм торчали над зеленой рощей проклятые колонны.