Против попов и отшельников - Алексей Елисеевич Крученых
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тебе навеки я отдадена
вияся ведьма изрекла
и ветр и зверь и дева-гадина
касались моего чела
Рисунок Н. Нагорской
И шалунья слава и богатства этого мира стали иными – стали пустым местом
меня венчали черным знаком
и уксус лили на язык.
копьем украсили и паки
вознесся дикий крик
ненадежен и сам ад. ему так легко погибнуть
в своем коренном сладострастии – муки и случая.
Гибель страстно играющего в карты подземелья мы видим с ясностью:
…и скука тяжко нависая
глаза разрежет до конца
все мечут банк и загибая
забыли путь ловца
. . . . . . . . . .
все скука угнетает
и грешникам смешно
дрова в камине угасают
и занавешено окно
указав на этот конец конца, баячи будетляне в своем творчестве уже исходят от других вещей целей и замыслов.
мы даем новое искусство –
без моралина
и без чертяковщины!..
А. Крученых.
1913–1922 г.
Тайные пороки академиков
Сонные свистуны
Тайные пороки академиков
Случай-игра тормошат запуганного человека, жажда наживы стерла все лица как рельсы трамвая. Бенц и 16 дюймов кажутся новее и одушевленнее –
Только они!..
а в уголках пришепетывают:
– «Князь мира сего» овладел землею – надо спасать свою душу!
Уйти из города в леса символов и шептать дорогие имена, смести великую грязь нахлынувшей злобы и скользить в лодке гордого одиночества…
Злоба дня – что может быть мудрее этого слова? все однодневное не вечное – зло…
Только, – ядовитая муха толпы не превратится-ли в скоропиона безлюдья?
Уже уходили в пустыни горевшие тоской от современности и пошлости – попытки не новые – еще старее результаты!..
. . . . . . . . . .
В нашей литературе уход явно обозначился с «Демона».
Это он мурлыкал и якал (хотя воображал что плачет и проклинает):
я к одиночеству привык
я б не умел ужиться с другом
и на другой лад:
если счастьем дорожил ты
то зачем его делил ты
для чего не жил в пустыне?..
(демон – дорожилда!)
Надо быть гордым и независимым – так гнусавит и прокаженный бес символитик:
свобода только в одиночестве
какое рабство быть вдвоем!
«Это нектар отчаяния… искристая нега жестокости и борьба за божественную власть» – так захлебываясь уверяет критик (Закржевский «Лермонтов и современность»).
Покричат: отчаянье! отчаянье – и хорошо им делается как от перекормленного самолюбия!
И носятся со своими страданиями и душею, как барышни с утюгами причесок… Только порою в пустыне как то не уютно:
нельзя ни плакать ни молиться
отчаяние отчаяние…
. . . . . . . . . .
пугает кто-то мукой ада…
а хоровод бросает в эти слова беспутный мяч:
ой дид ладо
ой дид ладо!..
Смертельному отчаянью мешают то ад то гармошка!.. не сумел победить современность не мог жить с другим, вдвоем, но еще хуже пожил в одиночку –
куда пойти?
думал было один мужиком стать – но это грубо и трудно…
Чем бы жизнь онездешить?
помадные барышни? или гордые светские красавицы?
но с ними тоже тяжело, слабенький человек от них и в пустыню убежал!
«Все это так реально»!
Надо преобразить жизнь мечтой, кстати и обстановочка науськивающая:
в ночной пустыне только холодные, вечно недоступные звезды да морская вода ласкающая как мертвая рука –
мои мечты – жемчужный водомет
средь лунных снов…
любят уединенные и студеный ручей, уснувшие водоемы, вечерние парки под серой вуалью и застывшие точно из слоновой кости здания (картинки и стишки Борисова-Мусатова, симфонии А. Белого, стихи Кузьмина о старине и проч.).
Или шелестящие камыши
«гнездятся там гады там змеи шипят»
и посреди них – русалка у которой глаза – тоскующие цветы…
если трудно мне жить
если тяжко дышать
я в пустыню уйду
о тебе помечтать
«грехами молодости» пахнет, а он воображает – стихи…
Совсем холодными да одинокими не могут быть и в пустыне, а сгореть бояться (таково напр. признание Гоголя, А. Белого и др.).
И вот приходится мечтать
или другими словами:
не любовь а влюбленность, допускающая лишь поцелуй – как поучает хлопотливая Гиппиус…
И теплится – неугасимый огонь в келии пустынника
И переблескивают глаза величиной в серебряный рубль – почему именно этот размер? –
И дева о которой мечтают – это конечно не ощутимо – грубая барышня или дешевая цыганка, а потустороннее, ангельское сословие –
закрывая глаза я целую тебя –
бестелесен и тих поцелуй
ты глядишь и молчишь не губя не любя
в колыханьи тумана и струй.
–
Я плыву на ладье – и луна надо мной
подымает печальный свой лик
я плыву по реке – и поник над рекой
опечаленный чем-то тростник…
«тихою будь»… – ты молчишь не любя… в любви этих мечтателей должна быть безнадежность и недоступность –
пускай могильною землею
засыпан я
моя любовь всегда с тобою…
из могилы голос этих мертвецов… и та, о которой мечтают, не женщина хотя как бы и женщина, с телом русалки, что бело как светящийся фарфор не покрытый глазурью, и глазами полными лазурного огня. или как говорит современный пустынник о своей недоступной даме:
и перья страуса склоненные
в моем качаются мозгу
и очи синие бездонные
цветут на дальнем берегу
кто-то всерьез назвал этого мечтателя певцом Невского, а его «прекрасную незнакомку» – женщиной с Невского – мы думаем что даже для последней