Безумный спецназ - Джон Ронсон

— А еще выше?

— Хм, — сказал Гленн и сделал паузу. Затем продолжил: — У нас был один мастер-сержант, который мог остановить козлиное сердце.

Тишина. Гленн выразительно надломил бровь.

— То есть… — сказал я, — попросту взять и…

— Попросту взять и захотеть, чтобы у того или иного козла остановилось сердце, — кивнул Гленн.

— Однако!

— Вот именно.

— И-и… как часто он это проделывал? — спросил я.

— По крайней мере один раз.

— М-м… — сказал я. Потому что не знал, как реагировать.

— Впрочем, это не та область, в которую следует совать свой…

— Нос, — подсказал я.

— Вот-вот, — кивнул Гленн. — Не следует совать нос, потому что на «разборе полетов» выяснилось, что он умудрился и самого себя повредить.

— М-м, — вновь сказал я.

— Парасимпатически, — пояснил Гленн.

— То есть вовсе не потому, что козел взял и ответил тем же самым? — уточнил я.

— Ха, козел!.. У козла не было ни малейшего шанса!

— А где это произошло?

— В Форт-Брэгге. В козлиной лаборатории.

— Гленн, — взмолился я, — расскажите мне все-все-все про эту козлиную лабораторию!

И Гленн приступил к рассказу.

Козлаборатория — функционирующая и по сей день — секретна. Большинство солдат, которые живут и работают в Форт-Брэгге, даже не подозревают о ее существовании. Военнослужащие, не допущенные к этой тайне, полагают, что покосившиеся дощатые строения госпиталя, реликта времен Второй мировой, что расположен у грунтовки в лесном массиве, совершенно заброшены. А на самом деле они заполнены сотней обезблеянных козлов.

С другой стороны, козлов туда тайком загнали вовсе не для того, чтобы джедай могли ими любоваться. Нет, лабораторию изначально создавали в качестве учебного центра полевой хирургии для солдат спецназа. На протяжении этой более традиционной фазы козлиной жизни каждый из них был выведен в подземный бункер (находившийся за тяжелой звуконепроницаемой стальной дверью) и там подстрелен в ногу из строительного пистолета. Затем курсанты спецназовской учебки загоняли козла в операционную, вкалывали обезболивающее, перевязывали рану, накладывали гипс, после чего выхаживали. В свое время козлабораторию называли «собачьей», однако когда выяснилось, что с собаками подобных экспериментов никто проделывать не желает, пришлось переключиться на козлов. По-видимому, офицеры пришли к заключению, что спецназ не в состоянии сформировать эмоциональную связь с козлами. Более того, по уверениям организации, именуемой «Люди за этичное обращение с животными», на долю козлиного племени в исторической перспективе приходится необычно большой процент участия в секретных экспериментах, проведенных армией США над примерно миллионным контингентом «братьев наших меньших».

Подавляющая часть «козлонаправленной» военной деятельности остается под грифом «Сов. секретно», однако кое-какие детали время от времени выходят на свет. К примеру, когда в 1946 году в районе атолла Бикини, что расположен в южной части Тихого океана, был осуществлен воздушный подрыв атомного заряда, из 4000 животных, плававших возле эпицентра на судне, окрещенном «Атомный ковчег», наибольшую долю занимали именно козлы. Армия хотела знать, как они справятся с радиоактивными осадками. Последствия для козлов оказались весьма печальными. Далее, в настоящее время — на территории одной из баз ВВС США — несколько тысяч этих животных проходят трансформацию в удивительный козлопаучий гибрид. Как пояснил представитель ВВС в интервью канадской телерадиовещательной службы «Си-би-си ньюс», «натуральный шелк представляет собой поистине драгоценный биоматериал, который вплоть до сегодняшнего дня был практически недоступен человечеству, ибо способны его производить только пауки. Когда необходимый паучий ген удастся встроить в генетическую систему козы, она сможет вырабатывать шелк на чрезвычайно экономичной основе в течение многих и многих лет. Магический секрет кроется в молоке. Из одного грамма козьего молока можно получить тысячи метров шелковой нити, которая пойдет на изготовление бронежилетов для армии завтрашнего дня».

А теперь выясняется, что в подвалах козлиной лаборатории велась и другая работа: обезблеивание, расстрелы из строительного пистолета и тому подобное. Вот я и задался вопросом: не этим ли объясняется тот факт, что некий мастер-сержант сумел умертвить козла путем простого разглядывания? Что, если перед тем как попасть на глаза сержанту, этот козел уже находился в плачевном медицинском состоянии? Не будем забывать, что некоторые экземпляры приходили в себя после ампутации конечностей; у других была вскрыта брюшная полость, а сердце и почки стали наглядными пособиями для практических занятий, после чего разрез зашивали… Даже козлы-везунчики — в смысле те, что были всего лишь подстрелены, — ковыляли, надо полагать, в жутковатой тишине лаборатории на загипсованных ногах. Что, если сержант положил глаз на какого-то особенно больного козла? Впрочем, Гленн Уитон заверил, что ничего не может вспомнить насчет показателей здоровья рассматриваемого животного.

— А как получилось, что мастер-сержант заболел в результате остановки козлиного сердца? — спросил я.

— Из-за необходимости сгенерировать достаточно энергии, — ответил Гленн. — В процессе выработки потребной мощности для повреждения козла он повредил себя самого. Ведь за все приходится расплачиваться, понимаете? Кто заказывает музыку, тот и платит.

— И какую часть организма он себе испортил? — спросил я.

— Собственное сердце.

— Ого, — сказал я.

Молчание.

— А вы можете остановить сердце козлу? — затем спросил я Гленна.

— Нет! — ошеломленно вскинулся он. — Нет! Нет, нет и нет!

Гленн огляделся по сторонам, словно опасался, что этот вопрос может навлечь на него беду и некая невидимая мстительная сила сама положит на него глаз.

— То есть вы просто не хотите этого делать? — уточнил я. — И у вас все же имеется такая сила, чтобы остановить козлиное сердце?

— Нет, — ответил Гленн. — Не думаю. Мне кажется, что как только достигнешь такого уровня, то начнешь задаваться вопросом: «А что этот козел мне такого сделал? Почему именно этот козел?»

— Но ведь кто-то вышел на такой уровень, верно? Кем был тот мастер-сержант?

— Его звали… Майкл Эчайнис.

Больше, добавил Гленн, ему ничего не известно про Козлиную лабораторию.

— Гленн, — сказал я, — а после 11 сентября на козлов вновь стали обращать пристальные взгляды?

Он вздохнул:

— Я теперь в отставке и не имею допуска. Если бы я, допустим, позвонил в спецназ, то получил бы такой же ответ, как и вы.

— Другими словами…

— Они бы не сказали ни «да», ни «нет». Само существование этих козлов — огромный секрет. Они и не признаются, что у них на базе есть козлы.