31 июня - Джон Бойнтон Пристли

– Нет, почему же, – возразил Сэм, открывая папку. –Ведь сегодня тридцать первое июня. Ну, так вот. – Он вынул сверкающий яркими красками рисунок и поставил на стул. Это был портрет принцессы Мелисенты Перадорской, и, надо сказать прямо, портрет отличный. – Вот что я сделал для «Прекрасной дамы» – до двух ночи провозился. Прежде чем обсуждать, попытайтесь уловить самую суть. – Но, пока Диммок и Энн улавливали суть, Сэм отвел Фила в сторону, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз. – Послушай, Фил, что это за карлик шныряет здесь с самого утра, в красно-желтом камзоле и штанах в обтяжку?

– Карлик? Я не видел никакого карлика.

– Он все время тут крутился. Так и лезет в глаза.

– Должно быть, позирует кому-нибудь в художественном отделе, Сэм.

– Он молчит как пень. Заглянет в дверь, ухмыльнется, кивнет – и след простыл.

– Сэм, старина, у тебя богатое воображение!

– Надо надеяться. Воображение в моем ремесле – все. Но почему вдруг карлик и красно-желтые штаны в обтяжку?

Диммок объявил свой приговор:

– В этом что-то есть.

– Вы похитили мою мысль, Д.Д., – сказала Энн.

– Но, с другой стороны, – прибавил Диммок с сомнением,

– не знаю…

– Именно! Ведь с этой «Дамой» не так-то просто договориться,

– Ваше мнение, Фил?

– Вполне совпадает с вашим, Д.Д., и да-и нет…

– Давайте отвернемся на минутку, – предложил Диммок, – а потом посмотрим снова, будто в первый раз.

– Кто тебе позировал, Сэм? – спросила Энн.

– Никто. Во всяком случае, никто в нашем мире. Это целая история, рассказывать не стоит.

– А почему бы и нет? – возразил Диммок. – Давайте выпьем. Всем, как обычно? Пегги, дайте нам четыре двойных джина. – Не успел он распорядиться, как из-за стены донеслось громкое пение, возвестившее начало рекламной передачи, но тотчас было заглушено пневматическими дрелями, грохотавшими так неистово, что дребезжали стекла. Когда восстановилось какое-то подобие тишины, Диммок хмуро продолжал: – Никто не может упрекнуть меня в том, что я недостаточно предприимчив или нерасторопен. Корпишь над делами, выколачиваешь деньги по шестнадцать часов в сутки… по меньшей мере. И всякий раз диву даешься: как это мы все еще с ума не посходили! Спасибо, Пегги, поухаживайте за нами, пожалуйста.

Пегги, секретарша мистера Диммока, была хорошенькая, тихая, как мышка, девушка, до того похожая на благородную Элисон из Перадора, что никто, кроме ученого, не решился бы назвать это случайным совпадением.

– Спасибо, Пегги, – сказал Сэм, принимая от нее бокал.

– Девушки, никто из вас не видел сегодня красно-желтого карлика?

– Нет, – отвечала Пегги с полной серьезностью. – А что, мистер Пенти? Вы потеряли карлика?

– Наоборот, никак от него не отвяжусь.

– От чего вы никак не отвяжетесь, Сэм? – спросил Диммок, когда Пегги вышла. Он засмеялся. – Мне почудилось, вы что-то сказали про красно-желтого карлика, но это я ослышался, правда?

– Нет, именно так я и сказал. Ну ладно, за процветание Уоллеби, Диммока, Пейли… и, если угодно, Тукса. Так вот, вчера, когда вы дали мне это задание, сел я за стол и задумался. Прекрасная дама… рыцари в латах… замки… король Артур и Круглый Стол… драконы… поиски приключений… принцессы в башнях… сами знаете – замшелая чушь, И вдруг, словно в какой-то освещенной раме, я увидел девушку: на ней был средневековый наряд и она улыбалась мне. Она исчезла не сразу, так что я успел сделать первый набросок. А потом, когда я уже работал красками и сомневался в оттенках, она показалась еще два раза, почти осязаемая и такая прелестная, как раз в те мгновения, когда больше всего была мне нужна.

– Я вижу, ты увлечен этой девушкой, Сэм, – сказала Энн.

– Конечно. Никогда еще так не увлекался. Эта девушка специально для меня создана.

– А ведь все одно воображение! – задумчиво проговорил Диммок.

– Пожалуй, – отозвался Сэм, – но что такое воображение? Ни один человек нам этого не скажет, во всяком случае, ни один из тех, кто сам наделен хоть капелькой воображения. Ну и вот, просидев полночи в надежде увидеть ее еще раз, я проснулся утром с ощущением, что сегодня тридцать первое июня…

Диммок резко прервал его:

– Сэм, вы знаете, я вам не только хозяин, но и друг. Согласны вы сделать мне маленькое одолжение?

– Конечно, Д.Д.

– Прекрасно. – Диммок наклонился к микрофону. – Пегги, доктор Джарвис еще у мистера Пейли? Да? Тогда попросите его зайти ко мне. – Он поглядел на Энн и Фила. – Вам обоим лучше уйти. Дело касается только Сэма, меня и его. Ах да, Энн… пока вы здесь… у меня тут где-то были образцы «Дамы»… –Он принялся шарить в столе и вытащил несколько пар отличных нейлоновых чулок. – Вот, задрапируйте-ка Сэмов эскиз, чтобы нам точно знать, как это все компонуется, не забивает ли рисунок изделие, ну и так далее.

– «Дама» это купит, – заявила Энн, делая вокруг рисунка чулочную рамку. – Но поговорить с ними придется крупно. Главное дело – это Мэгги Роджерс… Она помешана на парижском «Вог»… Ну, пошли, Фил.

– Энн, лапочка, – начал Фил, когда они двинулись к выходу. –Я не в восторге от нашего эскиза для «Маминого пусика». Минни и Джеф его не вытянули…

Оставшись наедине, Сэм и Диммок взглянули друг другу в глаза.

– А доктор-то к чему? – спросил Сэм.

– Да вы не беспокойтесь, он вас быстренько осмотрит – и все. А вообще он малый первый сорт. Между прочим, консультирует в компании «Ваше здоровье». Вот, верно, и он. Войдите!

Доктор Джарвис был как две капли воды похож на магистра Джарви из Перадора. Единственное отличие состояло в том, что вместо долгополой черной мантии он носил кургузый черный пиджак и брюки в полоску.

– Приветствую вас, доктор Джарвис, – сказал Диммок. – Знакомьтесь: Сэм Пенти, один из наших лучших художников. У него что-то неладно со сном. Какие-то видения – девушки, карлики. И потом он думает, будто сегодня тридцать первое июня.

– Ну и что из того? – проворчал Сэм. – Я совершенно здоров.

– Мистер Пенти, – сказал доктор, приближаясь, – мой опыт свидетельствует, что совершенно здоровы лишь очень немногие, хотя многие склонны воображать , будто совершенно здоровы, А вы, надо полагать, относитесь к типу людей с повышенной деятельностью воображения…

– Относится, доктор, относится, – подтвердил Диммок.

– Ну-с, мистер Пенти, позвольте. И не глядите так хмуро.

– Он сосчитал у Сэма пульс, пощупал ему лоб, оттянул книзу веко, посмотрел язык и заставил своего пациента сказать «а-а-а». Сам он то и дело приговаривал «хм-хм».

– Эйдетизм, – сказал доктор Джарвис, – связанный, вероятно, с гиперфункцией щитовидной железы и неустойчивым общим обменом, влекущим за собою дефицит йода и кальция. Быть может, в недавнем прошлом имело место воздействие коры надпочечников на кальциевый обмен, нарушившее нормальную функцию паращитовидных желез. Не исключены почечные расстройства… бессонница… чрезмерная возбудимость функции эйдетической образной памяти, вызванная главным образом гиперфункцией паращитовидных желез и гиперфункцией щитовидной железы, иначе говоря – известным нарушением щитовидно-паращитовидного равновесия, что ведет к устойчивой объективации образов эйдетического воображения, галлюцинациям…