О чем молчат вороны - Эзекил Кваймуллина

Моих братьев и сестричек очень насмешила эта история, особенно детей тети Вив. Софи весь день потом хихикала. В общем, после этого тетя Джун им всем сказала: «Бет сейчас на той стороне, но это не значит, что она нас больше не любит и что мы больше не можем любить ее. Нет ничего плохого в том, что вам грустно, но любовь – это не только слезы, но и смех».

Я резко развернулась и поспешила к машине, сделав вид, будто не заметила, как папа расчувствовался. Будто все в порядке.

– Идем, пап. Допросим свидетеля!

Я не знала, пойдет ли он за мной.

Он пошел.

Свидетельницу положили в местную больницу, чтобы очистить ее организм от наркотиков и обследовать.

Раньше я бывала только в громадной больнице, куда отправили дядю Мика после сердечного приступа. Мы собрались там всей семьей, нетерпеливо дожидаясь новостей. Строгий врач уточнил, обязательно ли ждать такой большой компанией, и тетя Джун на него накричала, из-за чего нас чуть не выгнали. К счастью, тетя Вив в тот же момент разрыдалась, а вслед за ней принялись реветь мои младшие двоюродные братья и сестрички – они никогда не оставались в стороне. Врачам было неловко прогонять хныкающих малышей, и все сошло нам с рук. А чуть позже сообщили, что дядя Мик поправится, и папа купил нам шоколадки и чипсы из автомата, чтобы это отметить.

Местная больница ни капли не походила на городскую, в которой лежал дядя Мик. Перед нами предстало неуклюжее здание, обшитое досками и тянущееся во все стороны, будто к нему все пристраивали и пристраивали помещения, когда возникала необходимость, и располагали их там, где было сподручнее. Фасад сиял бодрящей яркой синевой, а на крыше, на большой табличке с надписью «БОЛЬНИЦА», сидели во́роны.

Мы с папой зашли в людный вестибюль. Там было ужасно шумно. Все болтали – обменивались слухами, обсуждали родных и детей. И, конечно, пожар. Я прислушалась к обрывкам разговоров.

– Как жаль, что он умер…

– Слава богу, дети целы!..

– Надеюсь, Тома Кавану скоро найдут…

– Моя милая Рози помогает с поисками. Говорит, пока никаких зацепок…

– Я слышала, что у них были неполадки с проводкой. Уже сказала Джиму, что надо бы и у нас проверить…

Я отстранилась от сплетен. Местные жители знали не больше моего, и никто из присутствующих не был особенно встревожен или опечален, а значит, они вряд ли хорошо знали Тома Кавану и Мартина Флинта.

Папа подошел к стойке медсестер в дальнем углу. Вокруг нее собралась группка жалобщиков, недовольных тем, что приходится долго ждать врача. Одна из медсестер, явно уставшая блондинка, поспешила к папе.

– Извините, – выпалила она, – но один из врачей слег с гриппом. Мы ничего не успеваем. Вы не могли бы вернуться завтра?

Папа показал ей свое удостоверение.

– Я следователь. Мне надо поговорить со свидетельницей пожара в детском доме. Насколько я понимаю, она лежит у вас?

Усталые синие глаза медсестры зажглись облегчением, когда она поняла, что папа пришел не лечиться.

– О, конечно! – Она махнула рукой на коридор. – Палаты у нас там. Я вас прово…

Она осеклась. Сильный порыв ветра распахнул входную дверь, и в приемную залетел вихрь пыли. Папа тут же ее захлопнул, но пациенты уже раскашлялись, и некоторым пожилым больным явно стало на порядок хуже.

Медсестра тяжело вздохнула.

– Мм, вы же сами найдете дорогу? Я подойду, если вам что-нибудь потребуется.

– Я справлюсь, – заверил ее папа.

Я поспешила вперед него. В дверях были небольшие стеклянные окошки, и я заглянула в ближайшую палату, уставленную рядами коек. В основном там лежали пациенты папиного возраста и старше, но на одной я заметила худую темноволосую девушку. Возможно, это она?

– Пап, вроде тут… – бросила я через плечо, но меня прервал другой голос.

– Вы из полиции? По поводу пожара?

В дверном проеме дальше по коридору стояла другая девушка, бледная, с короткими черными волосами и в длинном зеленом свитере поверх больничного халата. Взгляд у нее был ясный. Если это в самом деле наша свидетельница, наркотики вывели успешно. Все в ней излучало резкость: острые скулы, жесткие волосы, блеск в темных глазах.

Папа подошел к ней и улыбнулся.

– Да, я детектив и веду расследование. Это вы были там той ночью?

– Я.

– Если вы не против, я бы обсудил с вами то, что вы видели.

Она окинула его взглядом и хмыкнула, как бы показывая, что он ее не впечатлил. А потом кивнула и зашла в палату. Папа последовал за ней.

Эта комната выглядела точно так же, как общая, но была на одного пациента. Наша свидетельница села на кровать, вытянув перед собой ноги, и повернулась к окну. Смотреть там было особо не на что – только листья и пыль кружились в лучах дневного солнца, – но ее этот вид как будто завораживал. Или она таким образом показывала, что игнорирует нас… Точнее, папу. На меня, невидимку, никто не обращал внимания.

Папа пододвинул стул к койке и сел. Я встала за его плечом.

– Меня зовут Майкл, – представился он. – Назовете мне свое имя?

Она ответила, не отворачиваясь от окна.

– Разве вы его не знаете, мистер детектив?

Я вздохнула.

– Видимо, она не помнит, что не смогла никому сказать, как ее зовут, потому что была совсем никакая, когда ее нашли.

Девушка, конечно, меня не услышала. Однако через секунду-другую повернулась к папе и сказала:

– Я Изобел Кэтчин[2]. Вы можете звать меня просто Кэтчин.

Папа вскинул брови.

– Кэтчин? Необычная фамилия.

Изобел пожала плечами.

– У моей прапрабабушки хорошо получалось ловить сбежавший скот, и белый хозяин назвал ее Кэтчин. Перечить ему она не могла: такие были времена.

Папа моргнул.

– Вы коренная австралийка?

Она ухмыльнулась.

– Что, недостаточно смуглая? Думаете, все аборигены одного цвета?

– Вовсе нет, – возразил папа. – Вы меня не так поняли. Кроме того, моя жена была коренной австралийкой.

Изобел распахнула глаза и произнесла с едким сарказмом:

– Надо же! Значит, мы с вами обязательно подружимся!

Я нахмурилась. Зачем вредничать? Папу это, правда, не обидело. Он продолжил говорить ласковым голосом:

– Кэтчин, что вы видели в ту ночь, когда случился пожар?

Она откинулась на подушки.