Темная сторона Солнца - Эмилия Прыткина

– Дело не в этом. Я не могу всю жизнь отдавать тебе то, что ты хочешь. Пора прекратить это.

– Я так и думала, – хмыкнула Лусине и придвинулась к ней вплотную. – Лучше отдай по-хорошему. Ты же знаешь, что я сильнее. Могу и ударить. Мало я тебя в детстве била?

– Не отдам.

– Значит, я сама его сниму. – Лусине схватила ее за руку и дернула на себя.

– Отпусти! – крикнула Арев и неожиданно влепила сестре пощечину.

Лусине не ожидала такого поворота событий. Она отшатнулась, приложила руку к покрасневшей щеке и с ужасом посмотрела на сестру. Правда, спустя пару секунд самообладание вернулось к ней – она бросилась на свою жертву и повалила ее на пол.

– Отдай, гадина, как же я тебя ненавижу, отдай! – зашипела она, раздирая ногтями лицо, шею и обнаженные плечи сестры.

Арев закричала. Сопротивляясь из последних сил, она звала на помощь, но звуки музыки и громкий грудной голос певицы заглушали ее отчаянные крики. Арев каталась по полу, пыталась лягнуть сестру ногой, плевалась и отбивалась одной рукой, прикрывая второй лицо и шею.

Но Лусине была сильнее. Она оседлала Арев, прижала коленкой одну руку и стала сдирать с другой браслет. Застежка не поддавалась. Обезумев от злости, Лусо схватила ее за волосы и со всей силы ударила головой о кафельный пол. Последнее, что Арев увидела, прежде чем потерять сознание, искаженное в приступе ярости лицо сестры, которая сжимала ее запястье, пытаясь расстегнуть застежку браслета.

– Я тебя ненавижу! – услышала она и провалилась в темноту.

Догоревшая до фильтра сигарета обожгла пальцы, Анна сморщилась, затушила ее и закрыла тетрадь. Призраки прошлого, дремавшие на листах старой тетради, медленно воскресали и расползались по серым углам комнаты. Анна спрятала тетрадь в ящик комода и пошла в ванную. Посмотрев в зеркало, она увидела привычный тоненький белый шрам под глазом и еще один – идущий через левую щеку от скулы к подбородку. Это был прощальный подарок сестры на последний день рождения, который они отмечали вместе.

«Интересно, есть ли у нее морщины?» – подумала она, проведя указательным пальцем по едва заметным «гусиным лапкам» в уголках глаз. Глядя на себя в зеркало, Анна пыталась представить, как теперь выглядит Лусине, некогда похожая на нее, как две капли воды. Выщипывает ли она брови? Какого цвета у нее помада? Пользуется ли румянами? Какая у нее прическа? Вспоминает ли свою сестру? Все так же ненавидит?

Резкий звонок телефона прервал ее размышления. Что-то подсказывало ей, что не стоит поднимать трубку. «А вдруг этот папа?» – подумала она и подошла к журнальному столику.

– Алло!

В трубке послышались шипение, обрывки фраз и короткие гудки. Анна пожала плечами и налила себе еще вина. Через несколько секунд телефон зазвонил снова.

– Алло?

– Здравствуй, Арев.

Она сразу узнала голос. Все тот же – холодный, требовательный и резкий. Такой же, как шестнадцать лет назад.

– Здравствуй, Лусине… – запинаясь, ответила она и плавно сползла на пол.

Призраки прошлого стали медленно выползать из углов, сжимаясь вокруг нее плотным кольцом. В какой-то момент она снова почувствовала себя беспомощно лежащей на полу с окровавленным лицом. «Я дома, все хорошо, все в прошлом», – мелькнуло у нее в голове. Анна встала и нащупала на стене выключатель. Комната залилась ярким светом.

– Отмечаешь день рождения? – В трубке послышался тяжелый грудной кашель.

– Да, а ты?

– Я тоже отмечаю, если можно так сказать.

Кашель усилился.

– Ты больна?

– Есть немножко. А ты как всегда здорова и счастлива, дорогая сестричка?

Последняя фраза была сказана таким тоном, что даже сквозь тысячи километров Анна почувствовала силу безграничной ненависти, вложенную в эти слова.

– Чего ты хочешь?

– У меня для тебя две новости.

В трубке снова послышался тяжелый, надрывистый кашель.

– Новость первая – сегодня я умру.

– Нет, ты не больна, ты, видимо, пьяна?

– Нет, что ты, курю все так же, но с выпивкой завязала. Нельзя. Хотя какая теперь разница? Скажи мне, Арев, какая мне теперь разница?

– Никакой, – машинально ответила Анна.

– Вот и я думаю – никакой. Ну да ладно, я действительно умираю. Ты конечно же не в курсе, но у меня опухоль мозга.

– Ты все-таки пьяна. Если бы ты была больна, мы бы знали об этом. По крайней мере, мой отец.

– Ну вот, теперь знаете.

– Я тебе не верю.

– Это уже неважно, совершенно неважно. Слушай…

И снова на другом конце провода послышался кашель вперемешку со смехом.

– Все, что ты сейчас скажешь, я знаю наперед, поэтому просто молчи и слушай.

– Хорошо.

– Вот и славно. Ты помнишь, как умерла наша мать?

– Да, конечно, она погибла в автокатастрофе вместе с отцом спустя месяц после нашего рождения.

– Точно, и после этого наша мудрая бабушка Вардитер решила отдать тебя старшему сыну Карену, а меня – его сестре Гоар. Так ведь?

– Да.

– А ты никогда не думала, почему мы ходили только на одну могилу – матери?

– Я думала. Папа сказал, что нашего родного отца увезли в Арташат его родственники. А поскольку они изначально были против его брака с нашей матерью, то всякая связь с ними прервалась.

– О да, конечно, для тебя она прервалась. Зачем тебе было искать своего настоящего отца, когда под боком был такой богатый и добрый дядя Карен?

– Он мне не дядя, а отец!

– Да-да, отец. И тем не менее наш настоящий отец жив. Ну, по крайней мере, в той ужасной катастрофе он не погиб. Да и матери нашей не было в голубенькой машинке с большими фарами. Она выбросилась из окна роддома спустя пару часов после нашего рождения.

Пальцы Анны непроизвольно сжались, бокал лопнул под натиском и впился в ладонь мелкой, острой крошкой. По серебряному браслету потекли тонкие струйки крови. Но она не заметила этого, не почувствовала боли. Боль, во сто крат сильнее физической, обожгла ее изнутри, пульсируя во вздувшейся на виске жилке.

– Ты врешь, врешь! Все это порождение твоего больного сознания. Ты всю жизнь врала, злобная лгунья! – крикнула она.

– Да-да, я злобная, но не лгунья. Послушай, у меня мало времени. Сегодня я умру, а нашей бабушке придется оплатить этот чертов телефонный счет.

– Я могу перезвонить тебе, если ты, конечно, хочешь.

– Нет, не хочу. Мы не общались шестнадцать лет и не общались бы еще столько, если бы я была здорова.

– Ты сама не желала общаться со мной.