Бог пятничного вечера - Чарльз Мартин

Парнишка посмотрел на бейсболку, натянул ее поглубже и сунул руки в карманы.

– Ты играешь? – спросил я.

Мак посмотрел на собеседника и поджал губы.

– А что, похоже? – Весил Мак, учитывая носки и бейсболку, наверно, фунтов шестьдесят. – Хочу его работу. – Парень посмотрел на стул Джима Нилза.

Дерзости ему определенно было не занимать. Я усмехнулся.

– Ну, может быть, когда ты получишь ее, то пригласишь меня, и мы все сделаем еще раз.

Мак протянул руку.

– Договорились.

Я повернулся к Одри и показал на горку футбольных мячей – продюсеры канала хотели, чтобы я раздал их зрителям после шоу. Женщина протянула один из них, и я написал на нем: Мак, пусть сбудутся твои мечты. Мэтью № 8.

Мальчишка внимательно прочел пожелание, осмотрел мяч и, удостоверившись, что все в порядке, сунул его под мышку.

– О’кей.

За спиной открылась дверь, вспыхнул яркий свет, и ассистентка жестом пригласила меня на сцену, снова прикрепила микрофон. Не успел я сесть, как в студию вошел и сел слева от меня великий Джим Нилз. Лет десять, а может быть дольше, я видел Джима на телеэкране. Больше его интервьюировал знаменитостей разве что Говард Коселл. Пожав мне руку, он мельком оглядел зал и посмотрел на Мака Пауэлла.

– Быстро схватываешь.

– Я не против.

– Что ж, лови момент. – Мужчина вроде бы хотел еще что-то добавить, но не стал. Положил бумаги, разгладил, пробежал глазами верхний лист и сказал: – Вопросы?

Я пожал плечами. Джим был мужчина крупный, широкоплечий, высокий, крепкий. Бывший профессиональный лайнбекер. Выступал за «Рейдеров», потом за «Стилерс». На правой руке – перстень, причем один из четырех за победу в мировом чемпионате. Дома у меня, в обувной коробке, лежала его карточка.

– Я подумал, задавать вопросы – дело ваше.

Нилз рассмеялся и кивнул.

– У тебя получится.

Вспыхнул зеленый огонек. Единственный живой член футбольного Зала Славы, Джим Нилз закинул ногу на ногу и выдержал паузу. Если его отношения с камерой напоминали танец, то роль ведущего партнера определенно принадлежала ему.

– Вернемся назад, – начал Джим и взглянул на листок. – Основной игрок школьной команды на протяжении четырех лет. Никогда не проигрывал. – Мужчина выдержал эффектную паузу. – Набрал больше ярдов, чем любой другой ученик в школьной истории. – Еще одна пауза. – Заработал больше всех тачдаунов[9]. – Долгая пауза. – Дальше колледж, где тебе предложили едва ли не рекордную стипендию. Отказав большинству, ты предпочел остаться поближе к родному городу, Гарди, и поступил в университет штата, где побил почти все рекорды Национальной ассоциации студенческого спорта для первокурсника. – Джим откашлялся. – Потом ты взял еще пару наград. – В зале послышался смех. – Сыграл пару больших матчей. – Снова смех. – Два часа назад тебя определили первым номером в драфте Национальной футбольной лиги. – Джим Нилз пристально посмотрел на меня, откинулся на спинку стула. – О таких, как ты, пишут книги. Как самочувствие?

– Отличное.

Он помолчал.

– Я наблюдаю за тобой со средней школы. С полдюжины раз брал интервью. Знаю тебя лучше многих, кто смотрит сейчас эту передачу. Я в этом бизнесе почти тридцать лет и временами скептически воспринимаю парней с такими способностями, как у тебя, видящих свое лицо на бутылках «Гаторейда», рекламах «Найка», коробках готового завтрака и при этом произносящих такие слова, как «отлично». Однако в твоем случае они звучат искренне, и мне трудно не верить.

Джим посмотрел на меня поверх очков, потом снова взглянул на листок.

– Через несколько часов ты улетаешь из Нью-Йорка на Гавайи, где вы с Одри проведете долгожданный и заслуженный двухнедельный медовый месяц. – Он посмотрел на Одри и повернулся к камере. – Для тех, кто не знает, – Мистер Скромник сдержал данное в школе обещание… – Джим кивнул молодой женщине. Другая камера вывела на экран ее лицо. Одри помахала, уверенная, прекрасно чувствующая себя в тени, не добивающаяся внимания. – Прежде чем вернуться в колледж и доказать критикам, как сильно они ошибались, он женился на любимой девушке. Те, кто следят за футболом, знают ее как Леди Восемь или… – тут Джим Нилз усмехнулся и покачал головой, – Престон. – Он посмотрел на Одри. – Извини. Пришлось. Впрочем, лично мне еще больше нравится Коата – паукообразная обезьяна. – Публика одобрительно захлопала. – Да что ж такое с футболом и прозвищами? – На экране замелькали фотографии Одри в моем свитере. – В снег и слякоть, дождь и иссушающий зной, под неусыпным оком прессы эта молодая женщина всегда, каким бы ни было давление, сохраняла спокойствие и благоразумие. Она – его болельщик номер один. – Снова фотографии на экране. Джим посмотрел на меня. – И восьмой номер – заслуга в той же степени ее, как и твоя. – Нилз снова заглянул в шпаргалку. Он мог бы обойтись и без нее, но делал это для пущей важности. Похоже на отрепетированный сайд-степ в танце, а для меня – обычный переход.

– Ты обладаешь невероятной способностью везде и во всем выигрывать. Одноклубники называют тебя хирургом, фельдмаршалом, Ти-рексом защиты, авторитетом и вместе с тем характеризуют словом «бескорыстный». Говорят, ты не падок на похвалы, что необычайно, учитывая твои достижения. С чем это связано?

Я показал пальцем за спину.

– Если у меня начинает пухнуть голова, она всегда воткнет булавочку.

Зрители засмеялись. Джим ждал.

– А когда не срабатывает?

– Может и ножкой погладить в не самом подходящем месте.

Снова смех. Джим кивнул ассистенту, забравшему у Одри наушники и, подведя ее к софе, усадившему рядом со мной.

– Одри? – Джим поднялся и сделал жест рукой. – Пожалуйста.

Она ущипнула меня за ногу и шепнула:

– Один месяц.

Публика захлопала. Джим подождал.

– Что она привносит в вашу команду?

– Прежде всего, что бы кто ни говорил и ни писал, я пришел сюда не один. Мы пришли вместе. Два года назад, когда на последней минуте я запорол пас Родди в эндовую зону[10] и мы проиграли чемпионат, критики заговорили, что успех ударил мне в голову и я никогда не выиграю ничего крупного. Одри отключила телевизор, отрубила радио в машине, переделала мой график так, чтобы отрезать от репортеров, да еще и отправила на поле с Родди. Не хотела, чтобы я слышал голоса сомневающихся. В одной игре несколько месяцев назад, когда до конца оставалось семь секунд, я отдал Родди тот же пас – в похожей ситуации. Я не собираюсь отбирать что-то у Родди. Он, конечно, хорош. Я многим ему обязан, но если бы он сидел сейчас здесь, он бы сказал вам, что тот кэтч – не столько наших рук дело, сколько этой женщины. – Я показал на лежавший перед Джимом листок. – Вся эта история – о нас с Одри. О том, что мы сделали. Не я. Большая разница.