Кровь королей - Юрген Торвальд

В отчаянии он ждал, чтобы до его смерти родился хотя бы один сын и наша династия не осталась без престолонаследника. Он напрасно ждал шесть лет. В это время Альфонс XII изо всех сил старался быть хорошим королем, сблизиться с народом и добиться его расположения. Но ему не везло. В декабре 1884 года и в январе 1885-го произошли страшные землетрясения. Они опустошили провинцию Гранада. Когда сегодня говорят, что в те годы погибла тысяча человек, кажется, что это немного. Мы привыкли к более чудовищным цифрам. Но тогда это была ужасная катастрофа, и дед отправился в Гранаду, хотя врачи предостерегали его от такого шага. Железных дорог еще не было. Ему пришлось четырнадцать дней ехать на лошади, а нередко и шагать самому по безлюдной сьерре. Погода была кошмарной, снега выпало больше метра. Ночью дед спал в палатке, очень редко – в хижине. Разрушены были целые деревни. Гранада превратилась в груду развалин. Невозможно было эвакуировать раненых. Они лежали на улицах. Дед приказал построить бараки и раздобыть матрасы. Все деньги, которые ему удалось найти, он направил в Гранаду – на строительство дорог и восстановление деревень, чтобы люди получили работу и кров. Но когда он вернулся в Мадрид, то был смертельно болен. Он увидел нищету и понял, что необходимы социальные реформы, чтобы предотвратить то, что в конце концов и произошло семь лет спустя, когда республиканцы устроили революцию и моему отцу и всем нам пришлось бежать из Мадрида сквозь ночь и туман. Однако время деда истекло. За землетрясением вскоре последовала вспышка холеры. Она началась летом 1885 года, сначала в Валенсии и Мурсии. Каждый день умирало по пятьсот и более человек. Когда бабушка рассказывала мне об этом, ее трясло от страха.

Эпидемия подкралась к Мадриду. Дед запретил членам своей семьи уезжать. Врачи хотели выдворить его из города. Но дед их не слушал. Он ходил в холерные лазареты. Он целовал руки умирающим сестрам. Роялисты сделали из него героя. Однако это было не геройство. Это было отчаяние, ничего кроме отчаяния и страха за будущее семьи без наследника престола, семьи, к которой он, как тогда говорили, хотел вызвать «народную любовь»…

Альфонс впервые открыл глаза и посмотрел на свою спутницу, сопровождавшую его против воли.

– Только посмотри на меня, – сказал он устало, с сарказмом, – перед тобой человек «королевской крови», не герой, а человек, который боится. Мы такие же, как и все остальные. И таким же был мой дед – полным страха и отчаяния. Эпидемия холеры стала для него последним ударом, хотя он был моложе меня, на два года моложе… Но хочешь ли ты слушать то, что я рассказываю? Слушаешь… ты меня слушаешь?..

– Просто рассказывай, – ответила она, хотя на самом деле прислушивалась к звучавшему издалека джазу. – Выговорись… Говори не останавливаясь…

– За неделю до смерти, – продолжил Альфонс, – дед обрел утешение. Моя бабушка сказала ему, что ждет ребенка. Он умирал в нашем старом дворце в Прадо. Он умолял мою бабушку назвать ребенка, если это будет мальчик, не Альфонсом, а Фердинандом. Если бы его сын получил имя Альфонс, то, став королем, он должен был бы зваться Альфонсом XIII. Страх перед числом тринадцать, приносящим несчастья, дед унес с собой в могилу. Через шесть месяцев после его смерти родился мой отец, и вопреки воле родителя он получил имя Альфонса XIII, так как на этом настаивали министры королевского правительства. С того дня начали сбываться все недобрые предчувствия моего деда – в жизни моего отца, в моей жизни, в жизни моих братьев, всей нашей семьи…

Если бы моя бабушка не ждала ребенка, испанский трон мог бы быть свергнут уже в 1885 году. Сразу же после смерти деда подняли голову республиканцы. В национальном собрании – в Испании это примерно то же, что здешний конгресс, – началась ожесточенная борьба. В конце концов бабушка сама явилась в национальное собрание и заявила депутатам, что ждет ребенка и что он может стать следующим королем Испании. У большинства депутатов это известие пробудило рыцарские чувства – испанцы любят их демонстрировать. Они сплотились вокруг моей бабушки, а те, кто этого не сделал, оставались в стороне до тех пор, пока не стало ясно, кто родится – новый король или девочка. Если бы родилась девочка, это означало бы провозглашение республики. Поэтому вся семья надеялась на рождение сына – но никто не подозревал, что появление моего отца на свет означало что угодно, только не счастье для семьи.

Это произошло 17 мая 1886 года. В то время политическая напряженность в Мадриде была такой, какую сегодня уже невозможно себе представить. Перед южной частью дворца, где жила моя бабушка и где позднее вырос я, еще за несколько дней до рождения ребенка собралось огромное множество людей. Роды были очень трудными и продолжались бесконечно долго. У пушек, из которых в те времена давали салют при рождении ребенка в королевской семье, ждали артиллеристы. Пятнадцать пушечных выстрелов означали, что родилась девочка, двадцать один – что родился мальчик. В середине дня наконец все стало ясно. Прогремели первые выстрелы, люди считали. Когда раздался пятнадцатый выстрел, напряжение стало невыносимым. Тысячи людей ждали, раздастся ли шестнадцатый. И он прозвучал. За ним последовали еще пять. Но их толпа уже не слышала. Люди заревели: «Да здравствует король!» – так, словно большая часть из них при рождении девочки не закричала бы: «Долой монархию!» Кордоны стражи были прорваны. Люди устремились во дворец и на галерею, где можно было увидеть, как новорожденного показывали собравшимся министрам. Придворные добрались уже до дверей спальни моей бабушки, когда в двенадцать тридцать вышел маркиз Санта Крус и сказал дрожащим голосом: «Ее величество королева Кристина родила короля». Несколькими минутами позже появился Сагаста, который в то время был премьер-министром Испании. Он нес золотой поднос. На нем лежала красная бархатная подушка в кружевах и тюле, на подушке лежал мой отец. Он должен был быть совершенно голым, чтобы все могли убедиться, что родился действительно сын. Отец закричал, будто предчувствовал, что жизнь принесет ему лишь несчастья. Бабушка часто рассказывала мне об этом, еще когда я был маленьким. Но министры, верные монархии депутаты и толпа на галерее закричали еще громче: «Теперь у нас есть король!» Пять дней прошли в празднованиях и танцах. Крестным отцом стал папа Лев XIII, приславший вместо себя кардинала. Испанские монахи привезли воду для крещения из святой реки Иордан. Это был невероятный праздник, и никто ничего не подозревал о тревоге, уже зарождавшейся в комнате моей бабушки: отец был таким маленьким и тщедушным, что всякий, кто его видел, приходил в ужас и задумывался, не унаследовал ли младенец болезнь своего родителя. Вскоре наш дворец снова превратился в больницу, в то время как за его стенами люди ликовали. Врачи и медицинские сестры дежурили ежедневно. Бабушка постоянно рассказывала мне об этом, желая утешить меня в дни болезни и пытаясь сказать, что моему отцу, когда он был мальчиком, приходилось проводить в постели столько же времени, как и мне. Когда ему было четыре года, он стал столь слабым, что врачи отказались от него. Чудом он остался жив и постепенно оправился.

Между тем ликование уличной толпы по поводу его рождения давно стихло. В моего отца стреляли, еще когда он ребенком ходил в церковь с матерью. Но, может быть, ему лишь потому удалось пережить позднейшие времена, когда уже появился я и республиканцы и анархисты каждый день устраивали покушения, что он привык к ним в столь раннем возрасте.