Колкая малина. Книга вторая - Валерий Горелов

хоть как-то защищает,

Значит, не погасла ещё моя звезда.

Хлеб

В русском доме ссоры и разлад,

Если хлеба не поставили на стол.

Его сейчас на подоконники тулят

Как никому ненужный пищевой прикол.

Для хлеба всегда места не хватает,

И от него откажутся, чтобы не толстеть.

Там уже давно никто не понимает,

О чём на самом деле надо сожалеть.

Не помнят люди кислый запах голода

И четвертухи с лебедой в трясущихся руках.

Они уже забыли, что дороже золота,

Не поняв откровения о пяти хлебах.

И проросла внутри, как ядовитый плющ,

Греховная гордыня и вера в самовластие.

Человек забыл, кто справедлив и всемогущ,

Чем отвратил себя от таинства причастия.

Кто вымазан в дерьме атеистического срама,

Тем Крест — не указатель общего пути.

Все они — не от библейского Адама,

А порождение кромешной темноты.

Весна не может быть всегда в плену,

Мне преломили каравай былинный.

Я, может быть, не правильно скажу,

Но пытаюсь жить не хлебушком единым.

Честно

Сегодня День рождения у отца,

Его время уже очень вдалеке.

Я еле помню черты его лица,

Для меня они как блики на стекле.

Пролетариат, перековав мечи,

Организовывал барачные попойки.

На них и разбирались, кто будет гегемон,

А кто есть батраки, и в чём сила

                   политической надстройки.

Заначку загодя в портянку замотали,

С окурком Беломора выдыхался перегар.

Тайно похмелились и снова загуляли,

Но теперь у каждого — свой репертуар.

Мой отец паскудно матерился,

Стараясь никого не замечать.

Но, если основательно спиртом похмелился,

Всегда на общей кухне пристраивался спать.

Из газеты «Правда» свернули абажур,

А барачный коридор — как коммунальный лабиринт.

Всё это разродится в мрачный каламбур

И заскрипит, как в мясорубке винт.

Соляркой озонирует рабочая спецовка,

Сквозняк на фикус снега накрошил.

А мне было плевать на все аранжировки,

Я по-детски честно своего отца любил.

Яблочки

На дереве без листьев последние милые яблочки,

Крот шуршит в прожитых календарных днях,

На поплавки сощурились мальчишки-рыбачки,

И вкус прохладный и грибной на моих губах.

Рябина музыкой оранжевой звучала,

И маленький комар похож на балерину.

Пепельная горлица подсолнух расклевала,

И мне осталось весточку отправить на чужбину.

Момент для извинения найдите подходящий,

И лучше это сделать на восходе дня,

Где ты был живой и настоящий —

На тех подмостках у заросшего пруда.

Камыши слегка качают головами,

Тут, похоже, помнили меня.

Теченье жизни измеряется годами

И ручонкой детской, отпустившей карася.

Напишу картину начала октября:

На маленькой палитре намешаю краски.

Яблочками милыми побалую себя

И во всем покаюсь без оглядки.

Кто-то рвётся с жизнью поиграть в орлянку,

Такие изучали грамоту в тюрьме.

Никого не принуждают показывать изнанку,

Тебе без этого октябрь напишет резюме.

2×2

У самой кривой палки будет два конца,

А у всех компьютеров — двоичная система,

И в её основе опять же цифра два,

И там решается любая теорема.

При голосовании забыли, что 2×2 — четыре,

И что бывает трудно между двух огней.

И от этого им захотелось улыбаться ещё шире,

И вокруг чтобы побольше праздничных огней.

«Две правды не бывает», — сказали в околотке,

Но не стали ни запугивать, ни бить.

Они хотели выяснить, где ночью купить водки,

Им до одури самим хотелось пригубить.

Скупой заплатит дважды в который уже раз

В студенческой столовке за прокисший квест.

И будет им давиться хотя бы напоказ,

Реально понимая, что объедки чьи-то ест.

Как две капли воды на сцене балерины,

Очень уж похоже, запрыгнуть и заскок.

Книгу жизни не читают с середины,

И тебя снова понуждают учить не тот урок.

При всем желании два раза не умрёшь,

А время — постоянный, неотступный страх.

Но коли в одну воду дважды не войдёшь,

Ничего не надо делать впопыхах.

Три

Тройка — цифра вещая в нашей мифологии,

Ну, пускай, у нас всегда был третий лишний,

Усугубить без третьего равнялось патологии

И предательством к традициям давнишним.

Наговорить с три короба прогнозов горячительных

Всегда считалось признаком таланта,

Всё было рассчитано на слабеньких и мнительных,

Потому всегда решение и в пользу спекулянта.

А плакать в три ручья всегда старались хором,

Хотелось сопли утирать умными речами,

Ковыряться в сплетнях и проживать раздором,

Втихушку прорастая бараньими рогами.

Согнуться в три погибели — значит присягнуть.

А если затянуть арию за здравие,

Тому и достаётся две пайки отхлебнуть,

Кто барина сегодня встретил кучерявее.

А обещанного ждут три года, как детскую мечту,

А там уже забыли, что тогда нагнали.

Кому надо вспоминать старую пургу,

Когда сами кренделя уже сожрали?

Нас мифами и сказками пугают,

А я пред цифрой три испытываю страх:

Боюсь, что жизнь мою третями разыграют,

Наверное, я — заблудший в трёх соснах.

Бирюзовый

Кончился под утро дождь осенний,

И посыпался с небес холодный снег.

Но в твоих глазах откуда свет такой весенний,

Наверное, ты от грусти знаешь оберег?

Но хоть