Законы исчезновения - Борис Иванов

— Я не верю, что это было самоубийством. И полиция тоже не верит. Нет... никаких оснований думать так. У отца не было ни причин, ни... Одним словом, это было почти полной неожиданностью... И пистолет этот... Папа не держал огнестрельного оружия в доме. Я бы непременно знала. И на руках у него не нашли следов пороха. И потом — так не убивают себя. У него пуля вошла под углом, в голову...

— Вот тут? Над левой бровью? — неожиданно сам для себя показал Рус.

Мод вздрогнула.

— А-а... А вы откуда знаете это, Рус?

— Вы... Вы сделали движение такое — словно прическу поправляли... И мне показалось...

Рус не был убежден в том, что говорит неправду. Но в том, что если это и правда, то не вся, он был уверен на все сто.

— Ты... Вы всегда были очень наблюдательны, Рус... У вас — чутье.

— Ну и что думает полиция? — после небольшой паузы спросил Рус, разглядывая чашечку с недопитым кофе. — И что думаете вы обо всем этом?

— Не знаю. — Мод отошла к окну, отвернулась. — Не могу представить такого человека, для которого отец...

Ее плечи дрогнули.

— Ну... — Рус пытался найти верные слова. — Ведь доктору постоянно приходилось иметь дело с людьми, страдающими разными... нарушениями психики... Может, кто-то из них...

— Нет... — Мод, не поворачиваясь от окна, опять дернула плечом. — Я не помню никого, кто был бы настолько... болен. И потом... Последние годы отец не практиковал. В основном государственные программы и фирмы, которые... Которые были с этим связаны...

Мод шмыгнула носом и нервно достала платок.

— В полиции думают...

Они обменялись с племянницей выразительными взглядами. Взгляд Энни говорил: «А стоит об этом при посторонних, Мод?» Взгляд Мод ответил: «При Русе можно — он свой, Энни».

— Лейтенант Молинар говорит... Что, может быть, отец узнал что-то лишнее... Что-то слишком для кого-то важное... В этих программах вертелись большие деньги, и отец... Он действительно нервничал из-за всего этого... Но все-таки то, что случилось... Никто не ожидал этого...

— Вы сказали... — Русу вдруг стало как-то неловко чувствовать себя в шкуре сыщика-любителя: ведь речь шла не о пропавшем кошельке. — Вы сказали, что это было почти полной неожиданностью... Почти...

Мод резко повернулась. Но в лицо Русу почему-то не посмотрела. Она сосредоточенно смотрела себе под ноги, словно что-то не так было с шершавым дорогим пластиком покрытия пола.

— Это... Это... Дело в том, что... это может быть как-то связано с вами, Рус...

Она сложила руки в замок и, не разжимая их, сделала ему знак подождать немного и быстро вышла.

Энни кашлянула и занялась перекладыванием опустевших чашек в посудомоечный агрегат. Не столько для того, чтобы отбить хлеб у проявляющего признаки справедливого возмущения сервисного робота, сколько для того, чтобы избежать взаимного разглядывания с несколько ошеломленным Русом. Этого ее занятия хватило ровно на то, чтобы дождаться появления Мод.

Девушка вошла, решительно сжимая в руках большого формата желтый конверт. Плотно набитый и украшенный ярлыком «Вскрывалось полицией». Адреса на конверте не было, только выведенная надпись: «Для Руслана Рядова».

— Отец... — сказала Мод, присаживаясь на краешек стула. — Отец нервничал последнее время... И... Буквально за несколько дней до того, как... Он вечером — ночью уже — я, помню, легла спать, читала в постели... Так вот, отец зашел ко мне и попросил вот этот пакет сохранить у себя... И... и передать тебе, Рус, если что-нибудь случится. Я очень удивилась тогда...

— И почему... — Рус взял конверт из рук Мод и неловко покрутил его перед глазами, разглядывая. — Ведь прошла уже неделя, а вы даже не позвонили мне...

— Понимаешь, Рус. — Мод неуловимым движением поправила упавшую было на глаза прядь волос. — Мне показалось все это таким странным... Я рассказала об этом следователю... И они на несколько дней взяли эти бумаги на просмотр. Оставили расписку и все такое... А вчера... Нет, позавчера еще раз зашел лейтенант Молинар — он ведет это дело — и вернул конверт. Они там считают, что эти бумаги, скорее всего, никакого отношения к делу не имеют. Но... Но лейтенант просил тебя с ним проконтактировать — так он выразился... Если ты найдешь это необходимым...

Она торопливо вспорхнула из-за стола и принялась искать что-то в своей сумочке, брошенной на небольшом столе у входа. Потом вернулась и протянула Русу визитную карточку лейтенанта.

— Еще он добавил — потом уже, — что не понимает, зачем доктору Кроссу понадобилось знакомить своего бывшего пациента с такими материалами... Что, может, господину Рядову и не надо бы знать того, что там написано... Это лейтенант Молинар так сказал. Я не знаю, что он имел в виду... Я-то ведь в конверт не заглядывала: раз отец мне его дал запечатанным, значит, он и не хотел, чтобы... И я как-то растерялась... И знаешь, Руслан, у меня такое чувство было, что ты уехал... Далеко куда-то. Ты так давно перестал к нам ходить... И даже, когда по ТВ было про смерть отца... В общем, я... еще ничего для себя не решила, как быть с этими бумагами, а тут и ты пришел... Извини, что так получилось...

— Да нет, ничего... Это, вообще, странное какое-то дело... Ты знаешь, Мод, мне доктор совсем недавно приснился... Удивительный был сон такой... И я решил зайти поговорить... И — вот...

Он решительно переложил конверт в другую руку, встал.

— Я... прочитаю это один. И потом, наверное, мы поговорим еще. А сейчас... До свидания.

— До свидания, Рус, — глядя ему в глаза, сказала Мод. — Я попрошу тебя... Будь поосторожнее. Я не знаю почему, но мне вдруг страшно стало за тебя...

* * *

У Руса было нехорошо на душе: его донимало ощущение, что он делает что-то не то и не так. И какое-то глупое и оскорбительное подозрение посетило его — пару раз дома и на службе. И еще раз — когда он полез в отделение для перчаток своего кара. Будто кто-то порылся в его вещах. Полистал его блокнот и не на место вставил заложенные в него бумажки, переложил в другом порядке листки распечаток в ящиках письменного стола, разворошил канцелярские мелочи в выдвижной коробке. И все такое...

— Невроз, — сказал себе Рус, закрывая за собой двери дома доктора Кросса. — Анализ бесконечно малых. Таких вещей, на которые обращают внимание только нервнобольные и спецагенты из бойскаутов... Таких вещей, как вот то, например, что, когда я входил в дом, напротив дверей, чуть в стороне, точно так же, как и сейчас, стоял серый «ауди». И мрачный тип за рулем пялился из него на меня как сыч. Вот так, как и теперь пялится.

Читать бумаги доктора Кросса Рус стал в городском саду, на скамейке. Ему не хотелось оставаться совсем одному с самим собой.

«Мне очень трудно сделать это, мой мальчик, — писал ровным, мелким стариковским почерком старый доктор Кросс. — Но если есть то, что называют словом „тот свет“, то там мне будет спокойнее, если я оставлю после себя на земле меньше лжи. Я долго верил в то, что есть ложь черная, злая — на корысти замешанная, а есть и добрая — та, что во благо, необходимая порой для того, чтобы как-то оправдать для человека его существование, которое при свете одной лишь истины может представиться ему бессмысленным, а то и вовсе невыносимым... Но пришло время разувериться и в этой иллюзии. Те дела, в расследовании которых мне пришлось участвовать в последнее время, порядком изменили мой взгляд на вещи. Боюсь, что моя ложь во спасение принесла тебе много зла. И еще принесет. Конечно, я лгал не одному тебе и, вообще, лгал не только своим пациентам... В жизни часто приходится лгать. Но эта — бытовая ложь по мелочам, — наверное, простится всем нам. А твой случай — особый, Руслан. Прочти мои заметки, которые я вел несколько лет подряд, — распечатки того, что я надиктовал киберсекретарю в файл твоей истории болезни. Ну и некоторые связанные с этим материалы. Постарайся быть как можно хладнокровнее при чтении. Прости, если сможешь, старого дока Кросса и вооружи себя против той беды, что может прийти к тебе».