Потрясающий мужчина - Филиппа Эшли

— Вам надо уехать? — задала она новый вопрос. Мэтт присел на корточки, чтобы быть с ней на одном уровне.

— Да, мне надо уехать, но я скоро вернусь, — пообещал Мэтт, сделав ударение на слове «скоро»: он знал, что Шелли внимательно слушает его.

— Хорошо, — обрадовалась девочка и, отпустив его руку, сбежала вниз по ступенькам веранды, направляясь к домам на сваях, которые стояли по обе стороны реки.

— Дети, дайте мне, пожалуйста, спокойно попрощаться с Мэттом, — попросила Шелли.

Малыши со смехом бросились врассыпную, и Мэтт опять остался наедине со своей начальницей. По его спине струился пот, рубашка прилипла к телу. Солнце, белое и слепящее, шпарило вовсю, но жестокая жара была приятна. Мэтт чувствовал себя частью этого мира.

Облокотившись о перила веранды, он оглядел поляну, поселок, реку и окружавшие все это бесконечные, непролазные джунгли.

Между тем дети, хохоча и визжа от радости, набились в стоявшие на берегу лодки-каноэ.

— Если они тебе небезразличны, поезжай домой и отдохни, — сказала Шелли.

— Это шантаж.

— У тебя тоже была возможность меня шантажировать, но ты ею не воспользовался. А все потому, что ты вовсе не такой упрямый подлец, каким хочешь казаться.

Мэтт продолжал смотреть вдаль.

— Ну что ж, спасибо за поддержку, доктор Кэбот.

— А вам, доктор Ландор, спасибо за сотрудничество. Ну, идем, карета подана!

Она кивнула на ржавый джип, стоявший на проселочной дороге. Дорога представляла собой колею, проложенную по красной глине, и вела от медицинского центра к маленькому полевому аэродрому в двадцати милях отсюда. Это был единственный способ выбраться из поселка. Только так можно было доехать до пациентов в дальних общинах или попасть домой.

— Знаешь, это просто смешно. Тебе позарез нужны медики, и при этом ты отправляешь домой одного из самых опытных специалистов, — сказал Мэтт, когда они спустились с веранды к дороге.

Шелли привстала на цыпочки и коснулась губами его щеки.

— Не волнуйся, какое-то время продержимся без тебя. Напрасно думаешь, будто ты — единственный стоящий врач в Тамане.

— Я такого не говорил, — проворчал Мэтт.

— Правда? Зато вел себя так, точно хотел в одиночку решить все проблемы мира. Бог мой, да ты чуть не угробил себя!

— Со мной все в порядке. Пострадал вовсе не я.

Мэтт попытался отогнать воспоминания об аварии, но вновь почувствовал запах горящей резины и пролитого дизельного топлива, ощутил нарастающую волну паники и увидел перед глазами своего друга Эйдана, лежащего без сознания и истекающего кровью в покореженной машине.

— Тебе нехорошо, Мэтт?

Шелли дотронулась до его руки, и Мэтт вздрогнул.

— Мне хорошо, черт возьми, и ты это прекрасно знаешь!

Она покачала головой и крикнула водителю джипа:

— Доктор Ландор готов! — Потом вновь обернулась к Мэтту. — Счастливого пути! Увидимся осенью, если будешь хорошо себя вести в Англии.

Быстро чмокнув его на прощание, Шелли зашагала обратно к деревянной веранде медпункта. Мэтт отвернулся и поплелся к джипу с обречённостью человека, приговоренного к гильотине. Впереди его ждали двухчасовая поездка до аэродрома, перелет на «сессне» в главный аэропорт острова и долгий утомительный путь до Лондона.

А дальше — бесконечно-тягучие, как ленивая тропическая река, четыре месяца вынужденного отдыха и восстановления сил. Четыре месяца — это в лучшем случае, если ему удастся убедить руководство медицинской благотворительной организации в том, что он годен для дальнейшей работы, и ему разрешат вернуться. Впрочем, есть одно, пусть слабое, но утешение: он прилетит домой как раз к свадьбе — старый университетский друг попросил его быть шафером. Вообще-то Мэтт не любил свадьбы (на его взгляд, визит к больному малярией был бы куда интереснее), но он много лет не виделся с приятелем и радовался предстоящей встрече.

Побросав свои сумки в багажник джипа, Мэтт уселся рядом с водителем и буркнул: «Привет!» Потом он оглянулся назад. Шелли стояла перед медицинским центром, в прощальном жесте подняв руку. Вокруг нее, энергично размахивая ручонками, прыгали дети. Потом деревянные хижины начали уменьшаться, река в последний раз блеснула на солнце, и Мэтта поглотили джунгли.

Был июнь, и в крохотной гостевой спальне коттеджа Ровены в оксфордширской деревне Пакли стояла невыносимая духота. Снизу, из кухни, до Кэрри доносилось гудение соковыжималки, на ее фоне надрывался проигрыватель саундтреком. Кэрри закрыла глаза и вновь попыталась применить волшебный прием, помогавший ей забыть последние четыре месяца жизни. Если очень-очень захотеть, они растворялись в воздухе, словно клубок дыма.

В каком-то смысле ей повезло. Именно это она старалась внушить себе в самые мрачные моменты, если не выла от горя и не рыдала, вытирая красные опухшие глаза бумажными носовыми платками — она расходовала их пачками, как будто задалась целью уничтожить последние мировые запасы древесины. Кэрри повезло, потому что потрясенные родители сами отменили все брачные приготовления и объяснили ситуацию родственникам и друзьям. Еще больше Кэрри повезло в том, что у нее была Ровена, которая предложила ей свою гостевую комнату в ту самую ночь, когда они с Хью расстались. Скандал закончился в два часа — все это время Кэрри спорила, кричала, умоляла и плакала…

Ровена примчалась на ферму на такси и отвезла подругу в свой коттедж, расположенный на главной улице поселка. Она просидела с Кэрри всю ночь, снабжая ее водкой, бумажными носовыми платками и бесконечным сочувствием. В отличие от большинства она не стала говорить: «Ты справишься с этим, тебе просто нужно время». Или даже: «Кругом полно мужиков, найдешь себе другого». Вместо этого она назвала Хью всеми мыслимыми и немыслимыми словами (надо сказать, что некоторые из них Кэрри слышала впервые) и предложила помочь ей вывести из строя его драгоценный трактор.

Окружающие думали, что Кэрри несколько недель (а по расчетам самых щедрых — пару месяцев) будет жалеть себя и предаваться страданиям. Но потом — гораздо раньше, чем она рассчитывала, — они решили, что она уже превозмогла свое горе и способна жить дальше. Поэтому Кэрри научилась согласно кивать в ответ на их сочувственные речи, мужественно улыбаться и тактично менять тему. Все дружно называли ее молодчиной.

— Ты такая храбрая девочка! — говорили ей. — Ты заслужила медаль за отвагу.

Да, она держалась с гордым достоинством, была стойкой и невозмутимой, потому что именно такой ее хотели видеть окружающие.

Но они забывали, какая она хорошая актриса.

Другая Кэрри — та, которой она была, — являла собой мстительную фурию. В своих мечтах она расплачивалась кредиткой Хью за мужские эскорт-услуги, эксклюзивные сумочки и полностраничное объявление в «Фарминг таймс» о том, что ее бывший жених — бессердечный, бесхребетный ублюдок. В своих мечтах Кэрри представляла Хью голым и в колодках, при этом все женщины мира, которые когда-либо пережили душевную боль из-за мужского предательства, забрасывали его тухлыми яйцами и прокисшими молочными коктейлями.