Война солдата-зенитчика. От студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941-1942 - Юрий Владимиров

Однако в то время для своей комплекции я был хорошо физически развитым и выносливым. Лицо мое было более или менее симпатичным и серьезным, но нельзя сказать красивым – несколько портил его какой-то особый курносый нос. Разумеется, я был шатен и по наружности, как и сейчас, почти не отличался от славянина. Глаза были и остались карими.

Я, как и отец, не курил и еще только успел опробовать фактически единственно доступный тогда для меня крепкий спиртной напиток – самогон. Опробовал слабые вина кагор и портвейн.

Внутренне я, конечно, тоже вполне соответствовал своему отроческому внешнему виду: был очень наивен, легкомыслен и во многих чисто житейских вопросах даже глуп, не имел опыта взаимоотношений со взрослыми людьми. Обладал очень цепкой зрительной и неплохой умственной памятью, был хорошо начитан и сведущ в текущих политических событиях, так как регулярно читал газеты и журналы и иногда слушал радио. С точки зрения взрослых мой образ мышления был во многом еще детским и типично чувашско-деревенским, поскольку мне совершенно не были знакомы городские условия жизни (не знал даже, что в жилых помещениях есть туалеты со сливными бачками, не приходилось видеть водяной душ и пользоваться им).

Мой разговор на русском языке хотя и был правильным, но своим необычным мягким акцентом сразу же выдавал, что я не русский. Со взрослыми людьми и с незнакомыми сверстниками я был прост и скромен, ко всем был очень доверчив, бесхитростен, мог дать легко обмануть себя.

Сильно не хотел унижаться, был самолюбивым и гордым. Одновременно был робким, несмелым, застенчивым и очень стеснительным, особенно перед симпатичными девушками и молодыми женщинами, с которыми не мог даже разговаривать, не находя нужных слов, а также стоять и сидеть с ними рядом по тем же причинам. Хотя при этом сильно хотел их и порою сразу влюблялся в них (почти до 25 лет был невинным мужчиной и мог погибнуть на войне, так и не познав женщину). В то же время я не знал, что надо бывать к женщинам очень внимательным, и даже ненавидел многих из них за присущие только им известные особенности и поведение. Не был обучен танцевать, в основном вследствие своей несмелости к женщинам, и из-за этого переживал всю жизнь. Практически не имел способностей к музыке и не обладал для нее соответствующим слухом. Кроме того, почему-то стеснялся, как и сейчас, петь соло при людях и даже в составе хора. Почти не знал и не знаю до сих пор слова и мотивы многих песен родного чувашского народа (да и русского тоже).

Очень страдал (и страдаю до сих пор) от возникающего в себе большого волнения перед предстоящими делами (особенно – важными) и решением каких-либо вопросов и проблем (в частности, перед экзаменами, визитами к высокому начальству с какими-либо просьбами и другими).

Самым ужасным было и осталось то, что я невольно (наверное, это от природы) всегда торопился и спешил, даже когда в этом не было никакой необходимости. Следствием этого недостатка было то, что я не мог, как и сейчас, в глубокой старости, ходить медленно и почти всегда, выходя на волю, начинал шагать быстро как бы автоматически. (Хорошо еще, что в данное время в моем старческом возрасте позволяет это делать сердце и способны на это ноги.) Приходилось нередко себя сознательно «притормаживать».

Все решения, как и сейчас в старости, принимал быстро, не откладывал дело на очень большой срок. При этом не мог чувствовать себя спокойно до тех пор, пока дело не сделано. Порою бывали присущи мне детское лихачество и проявления авантюризма. Был характерен и повышенный эгоизм.

Был и остался человеком вспыльчивым, легко возбуждающимся и раздражающимся, трудно сдерживающим себя и при этом способным резко повышать свой голос и разговаривать очень громко, сам того не замечая. Нередко мог нагрубить собеседнику и выругаться. Но матом, применяемым в русском языке, до 1938 года не ругался, так как тогда, живя среди чувашей, в языке которых мата нет, с ним сталкивался очень мало.

С раннего детства я был лицом дисциплинированным, исполнительным, достаточно аккуратным, соблюдающим точность и всегда держащим свои слова и обещания, а также любящим во всем идеальный порядок. Бывал я и упрямым, в важных делах консервативным и делающим во многом все по-своему. Старался всегда оставаться самим собой.

Разумеется, я как личность к 1938 году еще окончательно не сформировался, и мне предстояло дальнейшее большое развитие. При этом развитию некоторых особенностей моей личности резко способствовали или, наоборот, препятствовали сложившиеся после 1938 года не вообразимые мною ранее жизненные ситуации: ранняя смерть отца в 1939 году, жизнь с очень порядочным и умным соседом в кабине студенческого общежития, общение в нем с «несолидными» и «солидными» друзьями, успехи и неудачи в учебе, Великая Отечественная война, германский плен, страдания, голод, пережитые ужасы и другое. Однако очень многое из того, что сказано мною выше о себе к 1938 году, присуще мне и сейчас – в глубокой старости.

Свои черты характера, темперамент, физическое состояние, способности и другие признаки любой личности к началу юности – ко времени, когда каждого человека можно считать в основном уже состоявшимся, я описал выше подробно потому, что они позже сыграли для меня очень большую роль в последовавших жизненных обстоятельствах. И они же нередко при этих обстоятельствах оказывались единственными причинами ряда совершенных мною безрассудных или рациональных действий и поступков и моего поведения вообще, и особенно – в тяжелейший период Великой Отечественной войны в 1941–1945 годах, а также частично в 1946 году и позже.

Однако я считаю, что все мои жизненные обстоятельства, действия, поступки, поведение и вся моя жизнь вообще определялись в конечном счете не мною самим, а судьбой, предначертанной всякому человеку от непостижимой для его ума Высшей – божественной силы, то есть, наверное, от Бога. По-видимому, иногда Он держит у себя на виду некоторых лишь Им избранных людей и покровительствует им. Вероятно, в их число в исключительно опасные и трудные для меня времена попадал и я, хотя всегда был и остаюсь и сейчас по существу атеистом.

Здесь же одновременно хочу отметить, что вся моя сознательная жизнь, как и у большинства людей, представляла собой комплекс удач и неудач, причем последних всегда бывало значительно больше. Очень много у меня было невезений и ошибок. То, что зависело только от меня самого, почти всегда получалось. А то хорошее или просто необходимое для меня, а дальше и для членов моей семьи, которое зависело от решения других лиц и особенно от начальства (даже самого ничтожного), достигалось либо с величайшими муками, либо не достигалось совсем. Даже получение простейшей справки о чем-либо от какого-либо бюрократа было для меня большой проблемой. Особенно не везло мне в обеспечении себя хорошей работой, лучшими жилищными условиями, достойным положением в обществе. Не везло и детям, а также милой супруге Кате, которой я так многим в жизни обязан…

Торгашеских способностей я не имел вообще, и все дела по вопросам купли и продажи были мне глубоко противны. Все достигалось у меня в основном тяжелым личным трудом. Особых милостей и поддержки от власти и государства практически никогда не было. И многое, многое проходило и получалось у меня совсем не так, как у большинства других людей.