Плач в ночи - Мэри Хиггинс Кларк

— Мистер Крюгер...

Он перебил ее:

— Дженни, вы замерзли. Простите ради бога.

Он взял ее под руку, увлек ко входу в галерею и открыл перед ней дверь.

Эрих немедленно принялся изучать расположение полотен, заметив, как повезло, что последние три картины прибыли.

— Повезло грузоотправителю, — добавил он с улыбкой.

Дженни следовала за художником, пока тот проводил тщательную проверку, дважды остановившись, чтобы поправить холсты, которые висели на волосок неровно. Покончив с этим, Эрих кивнул с довольным видом.

— Почему вы повесили «Весеннюю пахоту» рядом с «Урожаем»? — спросил он.

— Поле одно и то же, ведь так? — ответила Дженни вопросом на вопрос. — Я решила, что есть связь между вспахиванием земли и урожаем. Жаль, что нет еще и летней сцены.

— Она есть, — сказал художник. — Я решил не посылать ее.

Дженни взглянула на часы над дверью. Почти полдень.

— Мистер Крюгер, если вы не против, я устрою вас в личном кабинете мистера Хартли. На час дня мистер Хартли забронировал столик для вас в «Русской чайной»[4]. Он скоро вернется, а я пока схожу перекушу сэндвичем.

Эрих помог ей надеть пальто.

— Сегодня мистеру Хартли придется есть в одиночестве, — сказал он. — Я очень голоден и собираюсь пойти на обед с вами. Конечно, если вы не встречаетесь с кем-то...

— Нет, я перехвачу что-нибудь в аптеке.

— Давайте зайдем в «Чайную». Думаю, место для нас найдут.

Дженни пошла с ним против воли, зная, что Хартли будет в ярости, зная, что ее положение на работе становится все более шатким. Она слишком часто опаздывает. На прошлой неделе пришлось взять два выходных, потому что у Тины был круп. Но Дженни поняла, что выбора - идти или не идти - у нее нет.

В ресторане Эрих отмахнулся от того факта, что места они не заказывали, и добился того, что их посадили за тот угловой стол, который ему приглянулся. От вина Дженни отказалась:

— Начну клевать носом через пятнадцать минут. Ночью мало спала. Мне «Перье», пожалуйста.

Они заказали клубные сэндвичи, а потом Эрих наклонился вперед:

— Расскажите о себе, Дженни Макпартленд.

Она подавила смех:

— Вы занимались на курсах Дейла Карнеги?

— Нет, а что?

— На первой же встрече там учат задавать такие вопросы. Будьте заинтересованы в другом человеке. «Я хочу узнать о вас».

— Так уж вышло, что я действительно хочу узнать о вас.

Принесли напитки, и, пока они их потягивали, Дженни начала рассказывать:

— Я - глава «неполной семьи», как говорится в современном мире. У меня две маленькие дочери. Бет три года, а Тине недавно исполнилось два. У нас квартира в кирпичном особняке на Восточной 37-й улице. Если бы у меня был рояль, он бы занимал практически всю квартиру. На мистера Хартли я работаю четыре года.

— Как это вы работаете на него четыре года, раз у вас такие маленькие дети?

— Когда они родились, я брала несколько недель отпуска.

— Почему было нужно так быстро возвращаться к работе?

Дженни пожала плечами:

— С Кевином Макпартлендом я познакомилась летом, после окончания колледжа. Я изучала изобразительные искусства в Фордемском университете и в Линкольновском центре. У Кевина была маленькая роль... не на Бродвее, конечно. Нана говорила мне, что я совершаю ошибку, но, естественно, я не послушала.

— Нана?

— Моя бабушка. С тех пор как мне исполнился год, она растила меня. В общем, Нана оказалась права. Кевин - хороший человек, но он... легковесный. В его планы не вписывались двое детей за два года брака. Он выехал сразу же после рождения Тины. Сейчас мы в разводе.

— Он содержит детей?

— Средний доход актера - три тысячи долларов в год. Вообще-то Кевин довольно хорош и, может, если получит одну-другую яркую роль, добьется успеха. Но сейчас ответ на этот вопрос - нет.

— Наверняка вы не отдавали детей в ясли?

Дженни ощутила, как в горле собирается комок.

Через секунду глаза наполнятся слезами.

— Пока я работала, с ними сидела бабушка, — быстро проговорила она. — Три месяца назад она умерла. Сейчас я не хочу говорить о ней.

Он накрыл ее руку своей:

— Сочувствую, Дженни. Простите меня. Обычно я не такой бестолковый.

Она выдавила из себя улыбку:

— Моя очередь. Расскажите мне все о себе.

Пока Эрих рассказывал, она щипала сэндвич.

— Вы, наверное, читали биографию в брошюре - я единственный ребенок в семье. Когда мне было десять, мать погибла от несчастного случая на ферме... точнее говоря, в мой десятый день рождения. Отец умер два года назад. Фермой занимается управляющий. Я же большую часть времени провожу в мастерской.

— Иначе мы бы многое потеряли, — сказала Дженни. — Вы занимаетесь живописью с пятнадцати лет, так? Разве вы не осознавали, насколько талантливы?

Эрих покрутил бокал с вином, помедлил, затем пожал плечами:

— Я мог бы ответить как обычно - что занимался живописью исключительно для себя, но это была бы не вся правда. Моя мать была художницей. Боюсь, она не слишком талантлива, но ее отец был довольно хорошо известен. Эверетт Бонарди.

— Конечно, я о нем слышала, — воскликнула Дженни. — Но почему вы не упомянули об этом в своей биографии?

— Если мои работы хороши, они будут говорить сами за себя. Надеюсь, я унаследовал часть его таланта. Мать просто делала наброски, и ей это нравилось, но отец ужасно ревновал ее к искусству. Наверное, когда он познакомился с ее семьей в Сан-Франциско, то чувствовал себя как слон в посудной лавке. Полагаю, они обращались с ним как с деревенщиной со Среднего Запада, с сенной трухой в ботинках. Он отплатил той же монетой: говорил матери, что лучше бы ей тратить свое мастерство на что-нибудь полезное - например, делать лоскутные одеяла. И все равно он боготворил ее. Но я всегда знал: если он обнаружит, что я «транжирю время на живопись», то придет в ярость, так что я скрывал это от него.

Сквозь облака пробилось полуденное солнце, и на их столе затанцевали несколько лучей, разноцветных из-за витражного окна. Дженни моргнула и повернула голову.

Эрих рассматривал ее.

— Дженни, — вдруг заговорил он, — вы, должно быть, удивились моей реакции, когда мы встретились. Честно говоря, я решил, что вижу привидение. Ваше сходство с Каролиной просто поразительно. Она была примерно того же роста, что и вы. Волосы темнее ваших, и ярко-зеленые глаза. У вас же глаза голубые, лишь с оттенком зеленого. Но есть и другое. Ваша улыбка. Как вы наклоняете голову, когда слушаете. Вы такая худенькая, прямо как она. Отец вечно беспокоился из-за ее худобы. Пытался заставить ее больше есть. И я ловлю себя на том, что мне хочется сказать: «Дженни, доешьте этот сэндвич. Вы к нему едва притронулись».