Проклятый дом - Мила Серебрякова

– А тебе так необходима кухарка? – серьезно спросила Катарина.

– Не начинай! Ну что ты, в самом деле, не в кухарке же дело. Я хочу пожить для себя, в свое удовольствие. Двенадцать лет в Норвегии живем, приехали сюда голые и босые, как на ноги вставали – это отдельная история. А теперь вроде и материальное наше положение улучшилось, денежки появились, тачку крутую Димка купил, почему же я не могу жить в том доме, который мне нравится?

– Можешь, но мне кажется, что это не твой дом. Он чужой, у него нет хозяев, – выпалила Ката.

– То есть?

– Понимаешь, когда мы вошли в холл, я сразу решила, что этот дом – сам себе хозяин. И других хозяев он не потерпит.

Танюшка намотала на палец прядь волос и коротко хохотнула:

– Дом – сам себе хозяин? Ты сама-то поняла, что сказанула? Ой, Кат, не сбивай меня с толку, я все решила, заднего хода не дам. И давай поставим точку, все, ни слова о доме!

* * *

Пока били часы, Катарина, не опасаясь, что ее шаги кто-то услышит, быстро подошла к лестнице.

Бой часов стих, и вновь в доме воцарилась тишина. Но это была совсем другая тишина, она таила в себе множество опасностей. Отчетливо слышался стук ее сердца, оно колотилось быстро, бешено быстро. Иногда Катке даже мерещилось, что сердце ее на мгновение резко замирало, от этого ее охватывала настолько сильная паника, что из горла помимо ее воли вырывался слабый хрип.

Спускаться по лестнице было небезопасно, ведь не знаешь же наперед, что ждет тебя там, на площадке второго этажа. Но спускаться надо. Медленно… Не спеша… Шажок за шажком…

Катарина про себя считала до десяти, останавливалась, прислушивалась и, если ее уши не улавливали посторонних звуков, продолжала спускаться. Уже когда ей оставалось миновать всего четыре ступеньки, Ката ощутила легкое прикосновение холодка к своим лодыжкам. Где-то открыто окно, промелькнуло в ее голове. Это сквозняк.

Обернувшись и не увидев ничего, кроме темноты, Катарина в два счета миновала остаток лестничного пути и засеменила по коридору.

Коридор второго этажа освещался еще хуже, чем коридор третьего. Здесь были включены всего два бра, и их свет был настолько слабым, что на стенах не замечалось ни единой тени.

Спустя несколько секунд – хотя, возможно, Катка просто потеряла счет времени и на самом деле прошла минута или две – на лестнице послышались чьи-то шаги. Определенно, кто-то спускался вниз, причем тем же путем, что и Ката. Ей повезло, она не столкнулась нос к носу со Страхом, бог ее уберег! Спуститься на первый этаж и выскочить из особняка она уже не успеет, эх, жаль упущенного зря времени! Знать бы раньше, что Страх тоже находился на третьем этаже, тогда бы Катка пулей слетела с лестницы и бросилась на улицу. А теперь придется ей юркнуть в одну из многочисленных комнат второго этажа.

«А меня случайно не заметили?» – ожил ее внутренний голос, когда Катка, прошмыгнув в спальню, плотно прикрыла за собой дверь и села на корточки. Нет, вряд ли. «А вдруг?» – не унимался голосок. Но если ее заметили, почему позволили уйти? Страх решил с ней поиграть в кошки-мышки? Ему доставляет удовольствие видеть в Катке обреченную жертву, чей конец давным-давно предрешен?

Стоп! С какой стати она причислила себя к жертвам, а тем более к жертвам, чей конец предрешен? Нет, нет и нет! Ерунда! Да, сейчас она в ловушке, но ведь пройдет время, не важно сколько – час, два, пять или трое суток, – и она обязательно, а иначе и быть не может, окажется на свободе. Катарина Копейкина не может умереть в этом ужасном особняке. Не имеет права! Она молода, ей предстоит прожить долгую и счастливую жизнь, и свою кончину она встретит не в мрачном доме Страха, а на собственном смертном одре, в преклонном возрасте, в окружении родных и близких. Да, именно так все и будет. Просто надо успокоиться и набраться терпения.

Терпение!.. Оно давно лопнуло, иссякло, его попросту нет. Зато в душе у нее очень много страха и тревоги. Временами ей хочется закричать во все горло. Закричать до хрипоты. Хочется топать ногами, махать руками, проклиная тот момент, когда она согласилась приехать в особняк графа!

Сколько еще ждать, а главное, чего ждать? Катка встала, на цыпочках подошла к окну и поморщилась. Вид из окна больше всего походил на картинку из фильмов ужаса. В небе светила полная луна: огромный желтовато-оранжевый шар освещал заросший причудливыми кустарниками участок, отчего тот казался непроходимой чащей, где водятся самые ужасающие твари.

Попытавшись открыть окно, Катарина потерпела первое поражение – ручка двигалась, но рама стояла насмерть. Господи, неужели оно заколочено гвоздями, ну, давай же, давай, открывайся! Нет, окно не поддавалось. Тогда Катка подошла ко второму окну, но и здесь ее ждало горькое разочарование. Разозлившись, Копейкина с силой саданула кулаком по широкому пыльному подоконнику и сразу же пожалела о содеянном. Мелкие частицы пыли забили нос, и Катарине нестерпимо захотелось чихнуть. Зажимая рот ладонью, она подбежала к кровати, схватила подушку и прижала ее к лицу. Чих получился тихим, уже хорошо. Но стучать по подоконнику все же не стоило. Стук мог услышать он, Страх, а встречаться с ним Катарине Копейкиной ох как не хотелось!

От подушки нещадно несло сыростью и плесенью. Такой запах обычно обитает в старых деревенских или дачных домиках, когда весной хозяева впервые наведываются на свои приусадебные хозяйства. Если не вывесить постель на просушку, запах сырости сам по себе не испарится. Особняк графа мало походил на старый деревенский домик с осевшим фундаментом, но сырости здесь было предостаточно. Катарина сама видела, как в холле на одной стене внизу рос зеленоватый мох. Дом нуждался в ремонте, причем ремонте капитальном.

Прохаживаясь по спальне, Катарина на что-то наступила. На что-то мягкое. Не успев толком испугаться, она вздрогнула от раздавшегося в сумраке тонкого и до жути мерзкого, дребезжащего голоса:

– Пожалей меня! Приласкай меня. Люби меня, а я буду любить тебя!

Шарахнувшись в сторону, Катарина споткнулась, больно ударившись плечом об угол прикроватной тумбочки.

Что это было?! Кто сейчас с ней разговаривал? Этот ужасный голос – то ли детский, то ли старческий – погрузил Кату в оцепенение. Таращась в темноте, она, боясь пошевелиться, мысленно читала молитву. Они просила у бога помощи, просила, чтобы он поскорее избавил ее от царившего вокруг кошмара.

На что она могла наступить? Голос раздался почти сразу, как только ступня Катарины соприкоснулась с чем-то мягким.

– Пожалей меня! Приласкай меня! Люби меня, а я буду любить тебя, – повторил все тот же противный голосок.

На полу лежало нечто непонятное: светлое, расплывчатое.

Катка опустилась на колени и поползла к странному существу, как вдруг в коридоре послышались шаги. По всем законам подлости, затихли они возле двери той самой спальни, где пряталась Катарина.

Кто-то коснулся дверной ручки. Ката стряхнула с себя оцепенение, юркнула под массивную кровать и затаила дыхание. Дверь медленно приоткрылась: сначала образовалась узкая щель, из которой в спальню пробился тусклый свет – одно из двух горевших бра висело аккуратно напротив этой комнаты, – потом дверь открылась шире, и Катка смогла разглядеть то, на что она наступила минутой ранее. Вернее, ту – это ей принадлежал противный голос. Это была Ингрид.