Другая реальность, или По ту сторону снов. Сборник рассказов - Ирина Верехтина

подумала Маша, растерянно оглядываясь по сторонам. Вокруг неё вокруг бурлил людской водоворот. Машу толкнули, извинились, и тут же наступили на ногу и больно пихнули локтем в рёбра. Маша открыла было рот… но у её обидчика было такое счастливое лицо и такие сияющие глаза, что возмущаться ей почему-то расхотелось. В уши вливалась радостная какофония звуков – вокруг гомонили, смеялись, ругались…Люди бестолково толклись и так же как Маша, растерянно озирались по сторонам. Окликали кого-то, и расталкивая толпу и радостно улыбаясь, спешили на зов…«Бли-ин, как на вокзале!»

– Ба-аа! Ты где? – на авось крикнула Маша в толпу и услышала бабушкин голос.

– Не ори, не дома. Привыкла, понимашь, чуть чего не по тебе – в слёзы да в крик, а родители под твою дудку плясали, много позволяли, распустили девку вконец. У меня не забалуешь, я тебе мозги-то живо вправлю. Вставай! Разлеглась, понимашь, середь белого дня… Домой поедем. – Машу ласково потянули за руку (ту, в которой не было иглы). – Там дедушка тебя заждался…

Маша с удивлением поняла, что лежит на столе (и откуда он тут взялся?). Она спустила на пол босые ноги и поёрзала ими, нашаривая тапочки. Вместо пола под ногами оказалась земля. Машины тапочки бесследно исчезли, как и одежда. Впрочем, платье на ней было – длинное, белое, ниспадающее широкими складками платье невесты! Маша потрогала складки. Пальцы нащупали прохладный цветочный стебель. – «Цветы! Настоящие! Бли-иин, я чё, замуж выхожу? И кто же жених?»

– Дак чё, мне одной ехать, а ты здесь останешься?

Маша покорно поднялась (ногам было мягко и немного щекотно) и поплелась следом за бабушкой. Она радовалась, что больше не надо ждать и что она наконец нашлась, и не обращала внимания на бабушкину воркотню. Миновав шумную, кипящую народом площадь, они вышли на улицу, которая оказалась странно безлюдной. Невдалеке стояла телега с запряжённой в неё серой в яблоках лошадью, которая показалась Маше знакомой…

Был у них в деревне такой же серый в яблоках жеребец. А мост старый, бревна подгнили, его бы разобрать да новый настелить, да – кому ж охота… А телега-то тяжёлая, мешки везли с солью, нагрузили сколько поместилось… Брёвна и разошлись. Жеребец провалился по брюхо, и пока бегали в деревню за помощью, пока его вытаскивали шестеро мужиков, – кричал отчаянно, не переставая. Встать он уже не смог: сломал обе передние ноги… Чтобы избавить Грая от мучений, поселковый милиционер вставил ему в ухо дуло револьвера и нажал на курок. Грай дёрнулся и затих. Милиционер опустился на колени, закрыл мерину глаза и погладил его по сухой красивой голове, прощаясь. – «Отбегался. Земля ему пухом…». Смахнул со щеки слезу и не оглядываясь зашагал к поселковому правлению.

***

– Грай! – обрадованно крикнула Маша, и жеребец, узнав её голос, призывно заржал. Вылечили всё-таки Грая! Наложили гипс, и кости срослись, а про милиционера дедушка пошутил, нарочно придумал. Маша тогда разревелась, но бабушка запретила плакать: «Сопли утри, и чтоб я не видела! Ишь чего удумала, по скотине плакать…» – и замахнулась на внучку полотенцем. Маша убежала от неё к Мишке Коломину и всласть наплакалась, уткнувшись носом в его плечо и горестно всхлипывая. Мишка был настоящим другом и как никто умел утешать. «Ну, будет, будет…:Ну, умер, что ж теперь делать… Ну, будет тебе…» – гудел Мишка на одной ноте, обнимая Машу за плечи и гладя по вздрагивающим от рыданий лопаткам. Впрочем, плакать Мишка ей не мешал. Наревевшись до икоты, Маша нечаянно уснула, привалившись головой к его плечу. Плечо затекло и немилосердно ныло, но мальчик сидел не шевелясь и не меняя позы. Ничего, он потерпит. Он же мужчина, а мужчины умеют терпеть.

***

Через год Мишка утонул, переплывая на спор речку Обманку. Ребята подумали, что Мишка нарочно нырнул, чтобы их напугать: Мишкины трюки они знали назубок. Досчитали до ста двадцати (Мишкин рекорд), но Мишка так и не вынырнул. Похолодев от ужасной догадки, ребята попрыгали в воду, но помочь не смогли: мальчика затянуло в водоворот. Тихая, спокойная и безмятежная на вид, Обманка получила своё название именно из-за водоворотов, о которых по окрестным деревням шла недобрая слава. Деревенские купались у берега, на стрежень не заплывали даже взрослые, что уж говорить о детях. Да разве Мишку удержишь?.. Мишкина мать на могиле сына не промолвила ни слова, смотрела куда-то вдаль сухими глазами, в которых уже не было слёз. Проводив народ с поминок, убрала со стола, вымыла в избе полы – ключевой водой, как полагалось по народному обычаю. Присела на лавку и тихо умерла…

***

С телеги поднялся мужик в серой телогрейке, в котором Маша узнала дедушку и с радостным визгом повисла у него на шее.

– Ну, будет, будет, – бормотал дедушка, усаживая внучку на телегу. – Поехали, чё ли… Заждались мы тебя! Свинью закололи, бабушка холодца наварила, пирогов с морквой напекла…Штей щавельных со сметаной, как ты любишь…

Морковные пирожки! – У Маши потекли слюнки. Она привалилась к тёплой бабушкиной спине и улыбнулась. Как же давно они не виделись! Как же давно она не ела бабушкиных щей…

– Родители-то здоровы? Дома-то всё ли ладно? – выспрашивала бабушка. И не дождавшись ответа, продолжила. – Небось, вздохнули свободно, что от тебя избавились. И то сказать, какое золото обронили…

– Ты что городишь? – не выдержал дед. Маше стало смешно: разве бабушку остановишь?

– Двенадцать лет хвораешь, никак не выправишься. Мать-то тебя не хотела рожать, всё таблетки пила, чтоб, значит, от дитя избавиться. А ты, видать, сильно жить хотела, всё одно на свет родилась, хоть и слабенькая. Какой родилась, такой и осталась, все болячки к тебе липли, мимо не прошли, в гости напросились… За материн грех расплатилась. Говорила я Кольке-то, не женись на городской! Взял бы свою, деревенскую… Дак рази он мать послушает? В город подался, охломон, мало ему в деревне девок… Бог и наказал, послал дитё – то понос, то золотуха! Двенадцать лет оне с тобой мучились.

– Уймись ты, старая, укороти язык! – не выдержал дед. – А ты не слушай её, внученька! Она тебя ждала-скучала, слезами изошлась. Без Машки-то, грит, мне и свет не мил, скорей бы, грит, встренуться… Вот и свиделись. Тут радоваться надо, а она…

– Сказывай, от чего слегла-то? – приступала с расспросами бабушка.

– А я знаю, от чего? Плохо мне было…

– Ну, а сейчас-то хорошо?

– Да вроде…

– Вроде Володи, а похож на Петра…

– Да замолчишь ты когда-нибудь, колода старая!

Маша улыбнулась. Ей нравилось ехать – под бабушкины бесконечные расспросы, под дедушкино незлобивое ворчанье, на