Камера смертника - Борис Рудаков

Вот вам, ребята, и парадокс! Для всех, кого суд приговорил к срокам лишения свободы, – это наказание, а для тех, кто совершил тягчайшее, – смерть как устранение раз и навсегда. Ведь для тех, кто опасен для государства, мера одна – изоляция от общества. Значит, закономерно, что особо опасных преступников изолируют навсегда. А зачем же еще и убивать? Государство что, красная девица, оно обиделось? Оно что, мстит преступнику, который презрел его законы и совершил страшное преступление? Не перебор ли? Перебор! По всей логике, крайней мерой должна быть вечная изоляция, но с надеждой на прощение. Правда, если не смотреть в глаза родным и близким жертв серийного убийцы, педофила, террориста…

И еще момент. Никогда и ни в какой стране угроза физической расправы как мера предостережения для остальных не была эффективной. Если бы это было так, то преступность постепенно сошла бы на нет. Помнится, на Востоке до сих пор руки ворам рубят, а воров меньше не становится. Вот и получается, что ни жестокость, ни гуманность в наказании никакой роли не играют. Хороший вывод, правда? Позитивный, обнадеживающий! А они сидят там пожизненно и амнистии ждут. Хотя на них, кажется, амнистия не распространяется. Но все равно, они же живые там, а как говорили древние: «Dum spiro – spero» – «Пока живу – надеюсь».

Да, если не задумываться обо всем этом, то задача передо мной стоит очень простая, Андрей. А ведь там мне придется столкнуться с теми, кто каждый день смотрит на этих упырей, охраняет их, кормит… Наверное, и врачи есть, которые следят за их здоровьем. Как же мне тебя убедить-то, друг ты мой ситный?

Хотя на Андрея мне обижаться грех. Это ведь он в прошлом году, когда я находился в творческой прострации и мне нечем было кормить семью, случайно встретив меня на улице, взял к себе в редакцию. Я ведь его сгоряча сегодня чуть лавочником от журналистики не назвал. А ведь без него и таких, как он, нельзя. Если мы все будем писать только то, что нам нравится, то кто эту галиматью станет продавать? Нам легко, мы самовыражаемся, а ему издание на плаву держать. И нос по ветру…

За всеми этими размышлениями я не заметил, как подошел к своему дому. И вспомнил, что не позвонил Ирке. У нас давно было заведено, что я звоню, когда собираюсь домой, чтобы она успела приготовить чего-нибудь поесть.

Ирка сидела на лавке со своими неизменными журналами, а Натка копошилась на детской площадке с тремя карапузами из соседнего подъезда, играя в свои девчачьи игры.

– Папа, пливет! – вскочила Натка и замахала мне рукой.

Впрочем, она тут же снова уселась на корточки и снова увлеченно занялась своими делами с подружками.

Ирка подняла ко мне лицо, которое еще хранило печать сосредоточенной задумчивости, потом одна бровь у нее смешно встала дыбом.

– Чего не позвонил? Я думала, что ты снова допоздна задержишься.

Я молча чмокнул Ирку в щеку и уселся рядом с ней на низкую лавку. Она тут же снова погрузилась в недра своего журнала. Ирка у меня дизайнер. Удобная профессия, когда можно с легкостью перенести офис домой. В конторе, в которой она работала, к рождению ребенка отнеслись с пониманием, да и хорошего специалиста им терять не хотелось. Вот моя Ирка уже шестой год и изобретает свои дизайнерские шедевры на компьютере, который ей привезли с работы. А когда нужно появиться у начальства или встретиться с заказчиком, тогда я свои планы подстраиваю под нее, чтобы было с кем остаться дома с Наткой. Благо моя работа тоже не требует сидения в офисе с девяти до шести.

– Пошли, я тебе чего-нибудь сварганю на скорую руку, – предложила Ирка, не отрываясь от журнала и модных тенденций в современных интерьерах городских квартир.

– Пойдем, – согласился я, тоже не делая попыток подняться.

Хорошо было посидеть в холодке и покое. Да посмотреть, как несмышленая детвора, далекая от проблем взрослого мира, копошится в песочнице и крутится на карусели. Натка, очень самостоятельная и рассудительная девочка, абсолютно не выговаривая букву «р», старательно убеждала в чем-то двух других девчушек. Те слушали открыв рты. Белые трусики под коротким платьишком у нее были в песке, коленка в зеленке. Милое родное перепачканное существо!

И тут я вдруг подумал, а что, если мою Натку схватит какой-нибудь педофил, а если… меня аж передернуло от этой мысли, и внутри все мгновенно похолодело. Ведь убью же! В землю вобью по маковку, поотрываю все на свете! Это если его искать будут да поймают, – следствие будет, суд… А если я сразу поймаю, то точно убью! Мысль была простая и ясная как божий день. Вот так, Борис Михайлович! Вот и кончился твой абстрактный гуманизм. Ты только что теоретизировал, базу подводил, а как коснулись мысли своего собственного, так и обнажилась твоя сущность. И чем она не животная, а? Вот так бывает всегда, когда в полете фантазии отрываешься от действительности, от реалий этого мира, который, увы, еще так далек от совершенства. И мир, и мы сами, живущие в нем. То ли мир несовершенен, потому что мы такие, то ли мир таков, что мы не совершенны.

– Есть хочу, – подвел я итог своим размышлениям.

– А чего сидим? – резонно поинтересовалась Ирка и решительно закрыла журнал. – Натуль! Пошли папу кормить!

Натка обернулась, прервавшись на полуслове. Посмотрела на нас, потом на своих подружек и снова на нас. По ее рожице было видно, что она решает – покапризничать или послушно пойти домой. Здравый смысл подсказал ей, что капризы – только неприятная отсрочка, а родители все равно заставят идти. Молча отряхнув ладошки, Натка вылезла из песочницы и затрусила к нам. Рассудительная девочка!

Подхватив дочь на руки, я зарычал и объявил, что так голоден, что съем ребенка. Натка закатилась звонким смехом и стала выкручиваться, когда я попытался укусить ее за животик.

– Лыба – не еда, лыба – длуг! – заверещала дочь на весь двор. Эта фраза из американского мультфильма про маленькую рыбку Немо ей очень нравилась.

Возле бюро пропусков я был уже в половине девятого утра. Придется опять бродить и курить, но к генералу с опозданием не являются. Поэтому я и вышел из дома с приличным запасом времени. С сомнением посмотрев на табличку, где были указаны дни и часы приема, я решил, что не зря меня пригласили именно в субботу и именно к девяти утра. Может, у них тут какой-нибудь дежурный есть, который меня пригласит, потому что генерал Коновалов предупредил его о моем приходе…

Я пару раз прогулялся ленивым шагом вдоль фасада здания, несколько раз прочитал все таблички, успел подумать о том, что название ведомства, на мой взгляд, очень неточно выражает род деятельности. «Федеральная служба исполнения наказаний». Потом я решил, что просто придираюсь и неточность касается последнего слова. Чьих наказаний, от чьего имени? Потом я выкурил вторую сигарету и пришел к выводу, что если стремиться к тому, чтобы название точно выражало суть деятельности ведомства, тогда название будет очень длинным. И придется прибегать к имени собственному. Например, Федеральная служба исполнения наказания, вынесенного по приговору суда гражданам… и т. п. «Заря».

Получалось смешно. Хотя с юмором, правда специфическим, в этой конторе было все в порядке. Мне как-то рассказывали, что на визитке у одного начальника исправительной колонии значился девиз на рыцарском щите (или слоган на рекламном проспекте): «Кто не с нами, тот у нас!». По крайней мере, жизненная позиция ясна.