Потоп - Дмитрий Черкасов

— Меня что-то сморило, — откровенно признался астроном. — Может быть, в другой раз? Я бы лучше прогулялся в роще…

— Не возражаю, дружище, — мгновенно откликнулся на это Касьян Михайлович и выпил еще, а потом еще. — Коротаев, прогуляйся с Лазарем Генриховичем, но только не доставай его своей болтовней. Временно освобождаю тебя от обязанности охранять консула — или кто я? Сенатор?

— Сенаторы в Совете Федерации, — печально сказал Коротаев.

— Шут с ними и с Советом. Будет с него, Лазаря нашего, моих прожектерских мечтаний. Пусть подышит лесным воздухом. Где вы еще найдете такой воздух?

Он выкарабкался из шезлонга, потянулся, запахнул белоснежный махровый халат.

— Только не уходите далеко, — предупредил он. — Нас ждут развлечения…

Он кивнул на постройку, где томились наемные наложницы.

— Да староват я, Касьян, — виновато скривился ученый. — Это ты у нас человек-гора, весь из мяса и костей, двужильный производитель… а я что? Я так себе, жалкий паучишка…

— Виагра и тайский массаж сделают из тебя скорпиона, — пообещал депутат. — Ты станешь прародителем новой расы…

Лазарь Генрихович встал, надел панаму, отломил ветку, чтобы отмахиваться от комаров.

— И в самом деле благодать тут у вас, — признал он с искренним чувством, ибо любил природу.

— А ты как думал, — хмыкнул Касьян Михайлович, направляясь к крыльцу, — Боровиков знает толк…

Он запутался и не уточнил, в чем именно. Отвернулся и сразу забыл о старом товарище.

* * *

Астроном неторопливо зашагал по усыпанной гравием тропинке, уводившей в небольшую березовую рощу. Пейзаж немного портил забор с кольцами особенно злой колючки поверху да свет прожекторов. Но прожектора не могли состязаться с луной, и ученый вышагивал, любуясь далекими темными отметинами на идеально круглом диске.

Заливались цикады — или сверчки; насколько хорошо Лазарь Генрихович разбирался в небесных светилах, настолько плохо понимал в энтомологии.

Комары опасливо распевали песни, уворачиваясь от страшной ветки Лазаря Генриховича.

И сам Лазарь Генрихович с непонятной озабоченностью цедил сквозь редкие зубы старую песенку о следах, которые останутся на пыльных тропинках далеких планет.

Коротаев шел чуть поодаль, стараясь не мешать мудрому созерцанию.

До определенного момента, до места, где тропинка, уже углубившись в рощу, подходила вплотную к забору и там круто сворачивала влево, в самую гущу бушующей зелени.

Там созерцание, волей-неволей пришлось нарушить, и астроном уже больше никогда и ничего не созерцал. И уж тем паче не пел.

Коротаев, подкравшись неслышно, накинул ему на шею удавку. Она больше резала, чем душила; капельками выступила кровь, соревнуясь с вечерней росой.

Очки Лазаря Генриховича свалились в мокрую от этой росы траву, выпрыгнула испуганная лягушка. Коротаев потом их заботливо подобрал. Но был не до конца внимателен, и эго сыграло впоследствии неприятную роль…

Астроном захрипел, вытаращив глаза. Он уронил ветку, которой думал отбиться от кровожадных существ, тогда как против настоящего кровожадного существа она была абсолютно бесполезна.

Светлые брюки его в единый момент потемнели спереди, а после и сзади; лицо побагровело с переходом в синюшность, язык вывалился до самого подбородка.

Хрипа почти не было, Коротаев отметил лишь хорошо ему знакомые, немощные, судорожные подергивания руками и ногами. Панама слетела на тропинку, увлекшийся Коротаев нечаянно наступил на нее краем ботинка.

Судя по всему, Лазарь Генрихович тщился спросить: за что?

Хотя должен был догадаться.

Коротаев и был бы рад ответить ему, но ситуация оказалась неподходящей. Она не оставляла времени на разъяснения. Он утроил нажим, и хрустнули шейные позвонки. Уже давно поседевшая голова Лазаря Генриховича склонилась к правому плечу.

А говорят еще, что Ангел Смерти караулит за левым.

Чуть дальше, в суглинке, уже была выкопана могила. Коротаев столкнул туда труп, вынул рацию и приказал «быкам» явиться и оформить все чин чинарем — не самому же закапывать этого ученого гриба, явно приставленного органами к полуцарственной особе.

Друзья детства?

Не смешите мои подметки. В гробу он видал таких друзей, которые вдруг появляются ниоткуда и начинают шарить по углам, всюду совать свой нос.

Отдав приказ, он быстро зашагал обратно к усадьбе.

О панаме он вспомнил чуть позже, часа через полтора, и вернулся за ней, но «быки» поклялись, что похоронили ее вместе с трупом.

— Да? — подозрительно переспросил Коротаев.

— Да, — в один голос ответили его подручные, хотя единодушие казалось еще более подозрительным.

Он не стал проверять и даже не послал их выкопать панаму обратно и предъявить.

Между тем они, разумеется, лгали.

Никакой панамы на тропе в рощице не было. Так что он совершенно напрасно не углубился в этот вопрос.

Коротаев, однако, был настолько уверен в трепете, который испытывают в его присутствии «быки», что у него и мысли всерьез не возникло об их способности солгать. Хотя тюрьма научила его никогда и никому не верить, сладкая жизнь оказала разлагающее воздействие даже на Коротаева.

— А где же наш астроном? — изумленно спросил у начальника службы безопасности ничего не понявший, изрядно охмелевший Касьян Михайлович.

— Устал он, товарищ депутат. Сказал, что доедет поездом, электричкой… ему так привычнее. Домой. Просил не серчать… Стариковские привычки приходится уважать. В его годы нелегко перестроиться на «мерседесы».

Боровиков перестроился без труда, но спорить не стал, хотя они с «уехавшим» были почти ровесники. А за собой он стариковских привычек не замечал.

Странное, удивительное, малопонятное дело — но Влада Рокотова не трогали.

Слишком долго не трогали. Не дергали, никуда не вызывали, не допрашивали и даже не давали новых поручений.

Похоже было, что ему решили-таки дать возможность передохнуть. Во всяком случае, его пребывание в рядах ФСБ в качестве своего рода «дремлющего агента» проходило на редкость безмятежно.

Если не считать, конечно ливийских, европейских и прибалтийских забав Влада Рокотова. Но эти операции были следствием предательства одного оборотня, труп которого теперь в гостеприимной литовской земле.

Но «контора» как государственный орган оставалась непогрешимой и непричастной. Официально — мертвая тишина.

Марианна, убоявшаяся новых похищений и конспиративных приусадебных участков, отправилась в продолжительный отпуск к далеким родственникам.