Браззавиль-бич - Уильям Бойд

— Вот, так мне всегда и везет, — я с комическим отчаяньем прищелкнула пальцами.

— Что вы имеете в виду?

— Ох, — я вдруг почувствовала, что на меня накатывает сильная усталость. — Понимаете, я сижу у себя на юге. А у вас тут такое развлечение.

Он нахмурился, озадаченный, все еще не понимая намека.

— Неважно, — сказала я. — Не обращайте внимания. Так, говорите, у Джинги грипп?

— Мы это все засняли.

— Что?

— То, что было сегодня. В зоне кормления.

— Да нет же, Юджин. Пожалуйста. Выкиньте из головы.

Он хитро улыбнулся, энергично закивал. «Ладно-ладно. Я понял. Вы меня разыгрывали».

— Послушайте, Юджин… Да ради бога…

Теперь он прищелкивал пальцами. «Вот, так вам всегда и везет. Я понял».

Я почувствовала, что у меня деревенеют шейные мускулы. Боже правый.

Он ненатурально расхохотался и снова налег на цыпленка.

— А у вас как прошел день? — спросил он после паузы.

— О… Кловис несколько часов нюхал свой палец.

— Кловис? — Он погрозил мне вилкой.

— XNMI. Прошу прощения.

В ответ он снисходительно улыбнулся, встал и пошел за добавкой. Маллабар из тех людей, которые могут есть, сколько душе угодно, и при этом не прибавлять в весе. Направляясь к раздаче, он прошел мимо Яна Вайля, который вернулся с подносом, чтобы взять пудинг из сгущенки и кусочков манго. Вайль улыбнулся мне. Улыбка у него приятная. Это — точный эпитет. Лицо у него тоже приятное, хотя чуть полноватое, бледные ресницы и красивые светлые волосы. Он поставил поднос, подошел и наклонился ко мне.

— Можно, я к вам сегодня зайду? — спросил он тихо, чтобы Тоширо не слышал. — Попозже. Пожалуйста. Просто поговорить?

— Нет. Не валяйте дурака.

Он поднял на меня глаза: они укоряли меня за бесчувственность. Я тоже на него посмотрела. Он встал и вышел. Маллабар вернулся с полной тарелкой. Он стоя проводил взглядом Вайля, потом уселся.

— Ну как, поедете завтра с Яном? — спросил он.

— НЕТ, — ответила я, пожалуй, чересчур резко. — Я буду у себя на юге.

— Я думал, он собирался вас пригласить. — Маллабар снова начал энергично есть. Я смотрела на него, как зачарованная. Я спрашивала себя, почему ему никто до сих пор не сказал, что он жует с открытым ртом? Но теперь, думала я, уже поздно, ничего не изменишь.

— Я не в курсе.

— О чем же тогда он вам говорил? Разговор-то был очень короткий.

— Кто? — спросила я искренне. Маллабар славился повышенным интересом к делам своих сотрудников.

— Ян. О чем-то другом?

— А… Да, он сказал, что страстно меня любит.

Мимические мышцы у Маллабара окаменели.

Я пристально посмотрела на него: лицо открытое, голова вскинута, брови подняты.

Он с облегчением улыбнулся.

— Здорово, — сказал он. — Просто блестяще.

Он громко расхохотался, демонстрируя мне почти все, что оставалось у него во рту. Он выпил воды, закашлялся, выпил еще. Хаузер, сидевший на другом краю стола, с любопытством уставился на меня.

— Хоуп, милая, — Маллабар дотронулся до моей руки. — Вы неисправимы. Он поднял стакан. — Я пью за Хоуп, наш здешний эликсир бодрости.

С ним я люблю делать вот что. Мы лежим в постели, неважно, вечером или утром, он теплый и сонный, он в полудреме, а мне не спится. Я лежу, прижавшись грудью к его спине, его ягодицы касаются моих бедер, коленями я чувствую его икры, его пятки у меня на щиколотках.

Я молча провожу рукой по его ляжке, потом начинаю тихонько его трогать. Пенис у него мягкий и дряблый. Он лежит у меня в ладони, он почти невесомый. Легкий, как мелкая монетка, он — знак того, что он есть, и только. Какое-то время с ним ничего не происходит. Потом, убаюканный у меня в ладони, согретый теплом моих пальцев, он начинает расти. Плоть набухает, мое тепло с избытком возвращается ко мне вместе с потоком горячей крови, орошающей его мускульную ткань. Меня не перестает волновать та власть, которую я над ним имею, волшебная преображающая сила моих прикосновений. Налившийся кровью, весь в прожилках, как лист, его пенис становится все толще и медленно, толчками продвигается между моими неплотно сжатыми пальцами, и тут он поворачивается ко мне лицом.

О Джоне Клиавотере Хоуп Данбар услышала в колледже задолго до их знакомства.

Клиавотер.

Имя запало ей в память. Клиавотер. Она несколько раз отмечала, что оно повторяется в беседах окружающих, но в какой связи — не прислушивалась.

— Что это за Клиавотер, о котором столько толкуют? — спросила она своего руководителя, профессора Гоббса.

— Джон Клиавотер?

— Не знаю. Просто все время слышу эту фамилию.

— Новый сотрудник исследовательского сектора? Я думаю, о нем речь.

— Не знаю.

— Невероятно одаренный человек, как будто бы. Так, во всяком случае, говорят. Но так говорят всегда. Мы все были невероятно одаренными — в свое время. — Гоббс помолчал. — А в чем дело?

— Ни в чем. Просто фамилия меня заинтересовала.

Джон Клиавотер.

Через несколько дней на улице она увидела человека со сложенной газетой в руке; человек разглядывал здания. На нем был габардиновый плащ и красная бейсбольная шапочка. Он, задрав голову, с таким любопытством смотрел на фасады стандартных домов, словно подумывал о покупке недвижимости; потом отвел взгляд.

Хоуп свернула с Олд Бромптон Роуд, он шел в противоположную сторону, так что разглядеть его как следует она не успела. Но сочетание плаща и бейсбольной шапочки делало его единственным в своем роде. И почему-то ей пришло в голову, что человек этот и есть Джон Клиавотер.

Двумя днями позже она шла в колледже по незнакомому коридору (ей пришлось подняться в компьютерный отдел за распечаткой для профессора Гоббса) и увидела приоткрытую дюймов на шесть дверь. На двери была табличка «Д-р Джон Клиавотер». Она остановилась и заглянула внутрь. Ей удалось увидеть только угол ярко-малинового казенного ковра и следы скотча на голой стене.

Сама не понимая зачем, она с несвойственной ей решимостью шагнула вперед и распахнула дверь.

В кабинете никого не было. Из-за облаков внезапно выглянуло низкое весеннее солнце, его лучи нарисовали на стене золотое окно. В столбе света плясали еще не успевшие осесть пылинки.

На полу стояла дюжина коробок с книгами. На письменном столе — ничего. Она обошла его, выдвинула два ящика. Цепочка скрепок. Оливково-зеленый дырокол. Три леденца. Заглянула в другие ящики. Пусто. Ей стало неловко, в душе зашевелились недоумение и досада. Что она делает в комнате у этого человека? Какую нелепую игру затеяла?