Дорога ведет назад - Кришан Чандар

— А как отсюда добраться до него?

Гангу зачерпнул ложечкой сахар, высыпал его в чайник и только потом, размахивая ложкой, ответил:

— Отсюда до Патханкота, из Патханкота до Джаланд-хара, оттуда до Дели, а из Дели прямо в Бомбей.

— За сколько дней можно дойти туда пешком?

— Не меньше чем за год.

— За год? — печально переспросил Дикарь.

— Да, а в машине дней за десять-пятнадцать.

— Но шоферы, наверно, много берут за проезд?

— А что ж, бесплатно, что ли, повезут тебя? — снисходительно улыбнулся Гангу.

Дикарь сидел молча, печально устремив взор в окно. Перед его глазами стояли огромные, как горы, дома, сами собой передвигающиеся с места на место. Люди в качелях поднимались наверх, летали, приделав к рукам крылья, или сидели за чашкой чая у окна и приглашали его жестами к себе.

Дикарь шел с большой дубинкой в руке по направлению к Патханкоту. Через плечо его было переброшено ветхое одеяло и небольшой узелок. Рубашка и шаровары отца, бронзовый кувшинчик, шляпа, отделанная красивыми квадратными черными и белыми пуговками, — вот и все его богатство. Отец купил шляпу в лучшие времена и надевал ее, когда шел на ярмарку. Только раз в год он и вынимал ее из своего деревянного сундучка.

Около полудня Дикарь нагнал застрявшую в канаве груженую машину. Трое мужчин тщетно пытались сдвинуть ее с места. Один из них, невысокого роста, в рубашке с рваным воротом и жирными пятнами машинного масла, видимо, помощник шофера, обратился к Дикарю:

— Эй, горец, куда идешь?

— В Патханкот, — немного испуганно ответил Дикарь.

— Хочешь поехать в машине?

— Вы будете очень добры, если возьмете меня, — устало проговорил Дикарь, и слова эти исходили из самой глубины его сердца.

— Давай помоги вытащить машину, мы подвезем тебя в Патханкот.

— У меня нет денег.

— Ничего, бесплатно довезем. Помоги машину сдвинуть.

— Ну что ж!

Дикарь изо всех сил толкал машину, те трое тоже приналегли. Мотор, потарахтев, вновь замолкал. Он заработал лишь после того, как они прогнали машину метров двадцать. Все трое быстро вскочили в кузов, но когда Дикарь хотел последовать их примеру, помощник шофера в рваной рубашке толкнул его в грудь.

— Мерзавец! Убирайся отсюда! Ишь ты, прокатиться захотел!

Дикарь, потеряв равновесие, упал на дорогу. Сжав кулаки, он вскочил, бросился за машиной, но она была уже далеко, только громкий хохот шофера и его спутников долго еще доносился до него. Усталый, Дикарь сошел на обочину и присел отдохнуть под большой развесистой чинарой. Живот у него подводило от голода, он не ел с утра.

До самого захода солнца, пока на горизонте не погасли его последние лучи, Дикарь шел, нигде не останавливаясь. Раскидистые кроны деревьев погрузились в мягкую темноту ночи, слышался вой шакалов, усталые ноги Дикаря, споткнувшись несколько раз, отказались идти дальше. Он заметил у дороги под деревом огонь и, подойдя ближе, увидел погруженного в раздумье аскета. В свете костра вырисовывались его впалые щеки и длинные волосы, посыпанные пеплом.

Дикарь спустился по склону, преклонил перед аскетом колени и коснулся лбом земли.

Слегка приоткрыв свои воспаленные глаза, аскет взглянул на него и громко спросил:

— Куда ты идешь, сын мой?

— В Бомбей.

— Зачем?

— У меня нет быков.

Аскет вздрогнул, шире открыл глаза и пристально посмотрел на Дикаря. Затем, видимо, успокоившись, спросил:

— А какое отношение имеет Бомбей к быкам?

Дикарь поведал аскету свою печальную историю. Тот внимательно выслушал.

— Ты, наверно, голоден, сын мой? — спросил он юношу.

— Как вы узнали об этом? — удивился Дикарь.

— Святой знает все, он думает и заботится обо всех, — спокойно ответил тот и, пошарив в своем узелке, протянул Дикарю лепешку и стручок перца. — Поешь.

Дикарь трясущимися руками взял хлеб, склонил голову перед аскетом в знак благодарности и начал есть.

— В этом сосуде вода, выпей, — предложил тот, когда юноша управился с лепешкой.

Дикарь развязал свой узелок, вытащил кружку и напился воды. Затем снова уселся в ногах аскета. Около двух часов аскет был погружен в самосозерцание. Дикарь устал, его клонило ко сну, он то и дело клевал носом.

— Сын мой! — обратился к нему аскет.

Дикарь испуганно вздрогнул и даже привстал от неожиданности, но тот жестом успокоил его.

— Ты хочешь спать?

— Да, мой махарадж[5].

— Усни.

— А вы?

— Пока бодрствует он — создатель вселенной, бодрствуем и мы. Но ты ведь мирской человек, тебе хочется спать. Усни, а я буду бодрствовать.

Дикарь, с опаской оглянувшись по сторонам, сказал:

— Махарадж, а если появится тигр или пантера…

— Не бойся, спи спокойно у костра, — перебил его аскет. — Если появится тигр или пантера, то под моим взглядом они превратятся в прах. Здесь ты в такой же безопасности, как в утробе матери, сын мой.

Дикарь успокоился. Он снова поклонился аскету в ноги, привязал узелок к палке, завернулся в одеяло и уснул.

Когда лучи солнца, прорезавшись сквозь листву чинары, коснулись его лица, он вскочил и испуганно оглянулся по сторонам. День уже давно вступил в свои права…

Огонь в костре погас, аскет исчез, но вместе с ним исчез и узелок Дикаря — все, что у него было, даже одеяло.

«Святой знает все, он думает и заботится обо всех», — вспомнилось Дикарю, и он улыбнулся.

Дорога была гладкая, прямая, но очень твердая. Дикарь больше привык ходить по извивающимся горным тропкам, где встречаются такие крутые подъемы, что взгляд, кажется, упирается в небо, а иногда и пропасти — глянешь вниз и содрогнешься от страха. Сбитые ноги болели, Дикарь чувствовал, что очень устал. Далеко, далеко, насколько хватал глаз, было видно, как среди гор, долин, ущелий эта ровная дорога лентой бежит вперед. Как хороши горные тропы! То взбираются вверх, то спускаются вниз, иногда вдруг обрываются перед каким-нибудь водопадом, порой исчезают в глубоком ущелье, а то просто теряются где-нибудь в горных проходах. А эта дорога все бежит и бежит, и нет ей конца, словно человеческому отчаянию: Раньше он не уставал, если даже целый день ходил по горным тропам, а на этой дороге ноги начинали ныть уже через несколько миль.

Аскет унес все его вещи, но Дикарь не очень огорчался, свирель осталась с ним. На ночь он привязал ее к поясу, где всегда находился и его любимый нож; может, поэтому аскет и не унес ее. Да и что он с ней делал бы?.. Одеяло, рубаха, шляпа, кружка — это все нужные вещи. Но Дикарь недолго жалел о них, а вскоре и совсем забыл, ему даже идти теперь было легче — нет никакого груза. Он шел, помахивая палкой, все его заботы и печали были позади. Стоял прекрасный весенний день, и Дикарь чувствовал себя свободным, сильным. Казалось, весь мир принадлежит ему. Он запрокинул голову и посмотрел на плывущие в небе белые облака, потом прислушался к мелодии, звучавшей в сердце, достал свирель, прочистил ее, поцеловал и приложил ее к губам. Свирель издала удивительные звуки, полилась нежная мелодия, словно вдруг из скал забил ручеек. Он шел и наигрывал, не замечая, что крестьяне, работающие у дороги, выпрямляли свои натруженные спины и смотрели ему вслед, кивая в такт мелодии, что пастухи долго провожали его глазами, а шофер впереди притормозил машину и ехал медленно, вслушиваясь в чарующие звуки. Он ехал так медленно, что Дикарь обогнал машину, но скоро она настигла его и вот тихонько едет рядом.