Портал - Кэтрин Ласки

Всего три года спустя свет в жизни Роуз потух совсем, и теперь она тут, в доме номер 4605 по Норт-Меридиан стрит, Индианаполис, штат Индиана.

Маму не хоронили – хоронить оказалось нечего. Провели только панихиду. Роуз даже не помнила, во что была одета в тот день, сама ходила полуживая. Ей все время казалось, будто священник говорит о какой-то незнакомой женщине, а не ее маме.

* * *

– Бабушка сейчас в оранжерее, – сообщила Бетти. – Почему бы тебе не поздороваться с ней? Или хочешь сперва подняться к себе и освежить внешний вид?

Освежить внешний вид? Разве кто-нибудь сейчас так говорит, кроме стариков? Роуз кивнула – не столько соглашаясь, сколько хватаясь за повод улизнуть, – и шагнула в полумрак просторного вестибюля. Из высоких окон на натертые деревянные полы то тут, то там падали полоски янтарного света. Наверх вела внушительная лестница с прелестными изогнутыми перилами, которые так и манили по ним скатиться. Но и тут детские надежды разбивались в прах: к перилам крепилось кресло-лифт, из-за которого съехать вниз становилось невозможно. С его помощью бабушка поднималась на верхние этажи дома, где находилась ее спальня, а также многочисленные гостевые комнаты, кабинет и небольшая библиотека, заполненная, в основном, книгами о растениях и садоводстве.

– Видишь ли, дорогая, в оранжерее твоя бабушка чувствует себя лучше всего. Стоит ей повозиться с растениями, и ум ее проясняется, – поведала Бетти, закрывая за Роуз парадную дверь.

– Не называй это «возней», Бетти! – В арочном проеме под лестницей, опираясь на ходунки, появилась бабушка. – Возня к садоводству отношения не имеет.

Розалинда куталась в несколько слоев шалей. На груди болтались очки для чтения, привязанные на шнурке; жидкие седые волосы выглядели так, словно их сперва взбивали щипцами для салата, а потом закрепили при помощи китайских палочек. Ее глаза были водянисто-голубыми, почти выцветшими; фигура – не худой и не толстой, а какой-то бесформенной. Однако больше всего Роуз поразили бабушкины ноги в старомодных, наглухо зашнурованных черных туфлях: отекшие щиколотки нависали над верхним краем обуви, словно подошедшее дрожжевое тесто в тесной кадке.

– Идем, голубушка, – промолвила Розалинда. – Бетти велит Кук подать нам что-нибудь из еды.

Роуз еще раньше обратила внимание, что кухарку, постоянно проживающую в доме, называют исключительно Кук, но пока не разобралась, фамилия это или нет[6].

В предыдущие двенадцать дней Розалинда Эшли никак не реагировала ни на приезд внучки, ни на гибель дочери, а теперь, значит, «идем, голубушка»? Роуз отрицательно покачала головой.

– Мне нужно делать уроки.

«Зачем я ей понадобилась?» – недоумевала она. Почти две недели бабушка практически игнорировала присутствие внучки, а про дочь говорила так, словно та куда-то уехала, а не умерла. Горюет ли Розалинда вообще? По ней явно не скажешь. Неужели возраст и старческое слабоумие дают право не испытывать никаких чувств?

Розалинда уже развернула ходунки в направлении оранжереи.

– Идем, идем, мы всего на минутку.

Однако минуткой дело не обошлось, ибо это был первый раз в жизни Роуз, когда время, по выражению бабушки, начало идти вкривь и вкось. Именно там, в оранжерее, оно как-то странно искривлялось.

– Это тюдоровская оранжерея, – сообщила Розалинда, особо подчеркнув слово «тюдоровская», как будто Роуз оно должно было о чем-то говорить.

Она перенесла ходунки через порог и вместе с Роуз вошла в остекленное помещение, наполненное ароматами. Теплый влажный воздух благоухал. Запахи разворачивались, точно нить клубка: поначалу девочка ощутила густой аромат роз, но, шагая следом за бабушкой, начала различать терпкий экзотический дух, перебивавший розовую сладость.

Высокие прозрачные потолки создавали у Роуз впечатление, будто она находится внутри хрустального замка. Оранжерею накрывали три соединяюыщихся друг с другом крыши – своя над каждой из трех зон. Огромные купола на стыке крыш напоминали полусферы; их стеклянные панели были окрашены в различные цвета. Календарь на специальной подставке показывал, какие растения, в зависимости от сезона, следует при помощи системы тросов поднимать под самый потолок, к солнечному свету. Туда, в «верхнее царство», вели узенькие винтовые лестницы.

– Потрясающе, – шепотом вымолвила Роуз. – Что это? – Она указала на купола, под которыми от дуновения призрачного ветерка покачивались грозди звездчатых белоснежных цветов.

– Жасмин, тропическое растение.

Розалинда уселась в свое рабочее кресло, высоту которого можно было регулировать в соответствии с высотой стола. Сами же столы, расположенные в центре оранжереи, в длину тянулись футов на тридцать[7] и были заставлены бесчисленными поддонами с сеянцами и рассадой. Когда они подрастут, объяснила Розалинда, перекочуют на другое место; так начался пока что самый долгий разговор между нею и Роуз.

– Э-э… – Роуз мялась, не зная, как правильно обращаться к бабушке. Ба? Бабуля? Лучшая подруга Роуз в Филадельфии звала свою бабушку Наной; Кук и Бетти называли Розалинду «миссис Э». Нет, на последнем варианте останавливаться точно не стоит. Просто бабушка – наверное, так будет лучше всего.

– Бабушка, почему ты сказала, что оранжерея тюдоровская?

– Потому что так оно и есть. Этот архитектурный стиль относится к эпохе Тюдоров. Причем имей в виду, проект нестандартный, дизайн придумала я лично. Это потом они у меня все передрали и превратили в набор «сделай сам». Но второй такой оранжереи ни у кого нет и быть не может. Невозможно впихнуть целый век в один набор.

– Век? – переспросила Роуз.

– Шестнадцатый, – едва слышно пробормотала Розалинда.

– Что?

– Неважно, – отрезала бабушка. – Я хочу, чтобы ты пересадила часть всходов кукушкина цвета сюда, – кривым, узловатым пальцем с распухшими, как шишки, суставами она указала на лоток. – Но прежде принеси мне вон те формы для выпечки и налей в них воды из того кувшина – я должна замочить на ночь семена, чтобы лучше прорастали. А потом приступай к прореживанию.

– Прореживанию?

– Да, выдергивай те ростки, что поменьше. Более крепким необходимо место. Выживают сильнейшие – естественный отбор, знаешь ли.

Но если Роуз станет избавляться от хилых ростков, считать ли это выживанием сильнейших или уничтожением слабейших? Она снова посмотрела на бабушку. Розалинде было уже за восемьдесят и выглядела она хрупкой, однако в оранжерее с ней явно произошло какое-то превращение – старушка стала гораздо живее, взор, обычно такой рассеянный, заметно прояснился. Роуз впервые заметила в лице бабушки сходство с мамой.