Золотая цепь старчества. Русское старчество XX века - Людмила Ильюна

Кирилло-Белозерский монастырь, монастыри Кубенского озера, Соловецкий монастырь. И во всех этих монастырях подвизались святые старцы, имена которых не были преданы забвению. Особо почитается среди подвижников «Северной Фиваиды» старец XV века прп. Нил Сорский, автор трудов о том, как вести духовную борьбу, которые стали руководством ко спасению многих поколений подвижников.

В XVI столетии такое же явление, как в центральной Руси за два века до этого, при прп. Сергии, произошло на русском севере: один святой — прп. Александр Свирский — был источником просвещения целого края, около 30 обителей основали его ученики. В то же время процвели обители в далеком Пермском крае, в Вологодской земле, в Псковской и Новгородской. Свирский монастырь славился не прерывавшейся в нем вплоть до революционного лихолетия традицией старчества.

В XVI же веке процвел молитвенными подвигами братии, возглавляемой прп. Корнилием, знаменитый Псково-Печерский монастырь. Уже тогда в монастыре имело место подлинное иноческое наставничество — старчество. В летописях самого прп. Корнилия и некоторых из его сподвижников именуют «старцами». О старцах неоднократно говорится и в монастырской «Повести о Печерском монастыре» (конец XVI века).

Недавно отшедший ко Господу († 2002) старец, Псково-Печерский архимандрит Александр (Васильев) в своих рукописных заметках оставил ответ на вопрос, почему в Православии так высоко на протяжении веков оценивался подвиг старчества: «Необходимость в руководителе-отце очевидна сама собою. Всякому начинающему искать спасения нельзя браться за это дело самому или соделывать свое спасение по своему разумению и хотению, но с первого же раза надо отдать себя кому-нибудь под науку. <...> Сколько несомненного добра заключает в себе старческое окормление (то есть руководство), как облегчает оно борьбу с врагом, как подкрепляет в минуты уныния, малодушия, как поддерживает и направляет в случае падения или самомнения, каким верным покровом от вражеских бурь служит оно всем, кто, не сомневаясь, прибегает к его мощному содействию! Да и само установление старчества, то есть всецелого подчинения своей воли, своего разумения воле старца, имеет основою пример Христа Спасителя, Который первый Своею земною жизнью так ясно доказал необходимость послушания; на это указывает и апостол Павел, говоря, что Христос “смирил Себя, быв послушным даже до смерти” (Фил. 2, 8). Следовательно, и тот, кто свою волю подчиняет воле наставника, подражает Христу».8

Не только седая древность изобиловала возникновением все новых и новых монастырей, в которых процвели святые подвижники (вы уже догадались, что синонимом наименования «старец» является «святой») в разных частях «равнины русской», но и в новое время, и в веке XIX немало появилось «тихих пристаней» среди океана житейского. Традиционно русское старчество в это время продолжает процветать в трех пределах — на севере России, в центре и на юге. Северное старчество — это Соловки, Валаам, Коневец, вологодские монастыри, Сергиева Приморская пустынь, Александро-Невская Лавра в Санкт-Петербурге. Старчество центральных районов сосредоточилось главным образом в Москве и ее окрестностях — скитах Троице-Сергиевой Лавры, во Владимирской губернии, в Оптиной пустыни, в брянских и рославлевских лесах, на Орловщине, в Бслобережском монастыре, в Дивееве и Сарове, в Санаксарском монастыре. Южные старцы подвизались в Киево — Печерской Лавре, Почаевской Лавре, Глинской пустыни Курской епархии.

Старчество в этих монастырях в основном произросло от одного корня — от общины прп. Паисия (Величковского). Этот подвижник в конце XVII столетия, обнаружив оскудение благочестия, упадок внутренней духовной жизни на Руси, отправился искать себе учителя в «монашеское Царство» на Святую Гору Афон. И там он нашел бесценное сокровище — древние рукописи подвижников. С этими рукописями он вернулся на родину — в Молдовлахию, и вместе с учениками переводил их не одно десятилетие на русский язык. Община прп. Паисия не была собранием «книжников» — все, что они читали в книгах, они исполняли на деле. Потому из этой общины произросло мощное древо старчества XVII-XX столетий. Во всех тех монастырях, где процвело это «благое сеяние», мы обнаруживаем, что зачинателем его был кто- либо из учеников прп. Паисия (Величковского). Таким образом хранилась традиция, идущая от святоотеческих писаний, переведенных и исполненных на деле отцом русского старчества.

Прекрасная характеристика особенности «Паисиева направления русского старчества» и его отличия от старчества древнего и византийского дана была в начале XX столетия профессором В. Экземплярским:

«Остановлюсь лишь на одной стороне русского старчества, которою оно очень резко отличается от древневосточного. Наше русское старчество последнего столетия, как я сказал, есть детище афонского монашества, которое, в свою очередь, получило старчество в наследие от древневосточной Церкви. А между тем, наше старчество едва ли не с первых дней своего появления в России вступило на самостоятельный и новый путь и явилось не столько монашеским, сколько народным. Достоевский популяризировал идею старчества и очень удачно отметил этот его характер, несомненно, на основании своих оптинских впечатлений. Сам Паисий (Величковский) был старец древневосточного типа: келия, учение, занятия и ученики из новоначальных иноков — вот его духовное делание. Оптина пустынь — другое дело. Ес старцы — отцы и советчики для всего русского народа и только в очень ограниченной мере — для иночествующих. Теперь мне трудно себе представить монастырь без старцев. Бывают и при этих старцах послушники, но центром их духовной работы являются так называемые богомольцы. Поэтому когда на какого-либо из иноков возлагается послушание быть старцем, то, сколько мне лично известно, прежде всего имеется в виду это умение, духовный дар религиозно говорить с народом, удовлетворять по возможности всем запросам народной души, и, кажется, неизбежно оказывалось, что монашествующие в этом случае отступили как бы на второй план. Всероссийскую известность Оптиной пустыни создали ее старцы, а между тем и Леонид, и Макарий, и Амвросий много видели горького и со стороны своих монастырских собратьев, и со стороны калужской епархиальной власти. Так, например, Амвросий не выдержал этого духовного гнета и удалился в последние дни своей жизни в Шамордино, а Леонид, со своим удивительно ярким и всегда самобытным словом убеждения, доказывал, что доля старца быть на служении всему человечеству. Конечно, принимали мирян и Антоний Великий, и другие великие старцы, но то было внешнее и как бы случайное в их делании, да и немногие могли отважиться на подвиг достигнуть внутренней Египетской пустыни. Авву окружали и посещали прежде всего иночествующие братья. А в Оптиной пустыни целые корпуса построили для приезжающих к старцам мирян, и старцы от зари до зари принимали их, отдавая лишь вечера своей братии.

И, обыкновенно, часто здесь не было никакой обиды. Напротив, братия гордилась своим старцем и радовалась наплыву богомольцев.

И самые решительные архиереи никогда