"Кровавый карлик" против Вождя народов. Заговор Ежова - Леонид Наумов

Авторы описывают практику увеличения лимитов региональным руководством. В ряде случаев увеличение лимитов проводилось через решение Политбюро. Известно несколько десятков таких решений. Кроме того, лимиты повышались и решением руководства наркомата без письменной санкции Политбюро. Удалось установить, что всего в ходе кулацкой операции репрессировано 767 397 человек, из которых 386 798 расстреляно. 300 000 репрессировано в результате превышения лимитов, принятого с санкции только руководства НКВД (или, что возможно, минуя эту санкцию).

Исследование содержит ряд новых сведений о встрече Ежова с местными руководителями НКВД в середине июля 1937 года (это совещание устанавливается по материалам следствия над чекистами 1939 года), о раннем старте операции в некоторых регионах в конце июля — начале августа 1937 года, об изменениях в составе троек. Большое значение имеют данные о количественных размерах операции: общее количество приговоренных тройками, казненных на основании решений Сталина, либо без формального решения Политбюро повышений лимитов. Авторы, как и Хлевнюк, убеждены, что Ежов был лишь исполнителем воли Сталина. Несмотря на «перегибы», размах репрессий, осуществляемых в соответствии с приказом № 00447, не выходил за рамки спущенных сверху лимитов. В поисках причин кулацкой операции Янсен и Петров ссылаются на мнение Хлевнюка, согласно которому Советский Союз с 1937 года готовился к войне и с помощью массовых операций стремился лишить социальной основы потенциальную «пятую колонну». Правда, они, опираясь на высказывание Сталина, что успешное проведение выборов было возможно, потому что своевременно провели репрессии, допускают связь между операцией и запланированными по новой схеме выборами в Верховный Совет [86, с. 124].

В 2003 году вышла работа Р. Биннера и М. Юнге «Как террор стал «Большим», посвященная кулацкой операции. Работа построена на анализе официальных документов, в которых «регулировались все существенные вопросы репрессивной кампании: начало, завершение, интенсивность, сроки и фазы акции, целевые группы и региональные лимиты репрессий, механизмы вынесения приговора, мера наказания, назначение и отзыв исполнительного персонала репрессий» [109, с. 225]. Исследователи подробно описывают ход операции, этапы, региональные особенности. С фактической стороны данные этой работы совпадают с результатами исследования «Сталинский питомец» — Николай Ежов», что отчасти объясняется тем, что они опираются на ранний вариант книги Н. Петрова и М. Янсена, вышедший на английском языке. Правда, внесен ряд уточнений. С точки зрения авторов, всего Политбюро утвердило лимитов (приказ № 00447 и повышения лимитов) на 452 700 (в том числе 226 450 по 1-й категории). НКВД утвердило лимитов на 129 655 по 1-й категории и 170 960 по 2-й категории. Более 14 000 репрессировано без санкции и Политбюро, и центрального аппарата НКВД. Кроме того, в работе использованы исследования хода кулацкой операции в регионах (Карелии, Татарстане, Украине, Туркмении). В результате Р. Биннеру и М. Юнге удается составить таблицу, описывающую ход репрессий в каждом регионе, им принадлежит идея соотнести размах операции с населением региона, установить «средний процент» репрессий.

С точки зрения Биннера и Юнге, «осужденные в рамках кулацкой операции лица в большинстве своем относились к группам населения, которые, как считалось уже давно… совсем нельзя интегрировать в советское общество…». Авторы обосновывают свое мнение «крайне высоким количеством жертв среди духовенства и членов религиозных объединений, а также бывших политических партий и группировок… Очевидное систематическое преследование хулиганства, уголовных преступлений и маргинализированных групп населения также заключало в себе аспект чистки общества от нежелательных элементов…» [109, с. 245].

Иными словами, они спорят с тезисом о том, что смысл массовых операций — уничтожение «пятой колонны» в условиях угрозы надвигающейся войны. С их точки зрения, развитие кулацкой операции «с неизбежностью вело к превращению террора в инструмент социальной технологии», социальной инженерии. По сути, они согласны с И. Павловой в том, что планировалась «зачистка» советского общества от социально опасных элементов.

Анализу национальных операций посвящены статьи Н. В. Петрова и А. Б. Рогинского «Польская операция НКВД в 1937–1938 гг.» [85] и Н. Охотина, А. Рогинского «Из истории немецкой операции НКВД 1937–1938 гг.» [78]. В этих работах показано, что всего по национальным операциям осуждено почти 247 тыс. чел. по 1-й категории и 96,5 тыс. чел. по 2-й категории, причем устанавливается количество репрессированных в каждом регионе. По польской осуждено более 110 тыс. чел. по 1-й категории и почти 29 тыс. чел. по 2-й категории, по немецкой почти 42 тыс. чел. по 1-й категории и больше 13 тыс. чел. по 2-й категории.

Авторы анализируют известный приказ 00485 и закрытое письмо «О фашистско-повстанческой, шпионской, диверсионной, пораженческой и террористической деятельности польской разведки в СССР». Несмотря на то что в этих документах речь «велась не о поляках как таковых, а о польских шпионах, все-таки из него следовало, что под подозрением оказывается едва ли не все польское население СССР, а это довольно трудно увязывалось с официально провозглашаемыми государством интернационалистскими лозунгами. К тому же среди сотрудников НКВД было немало поляков. Не могли не вызвать вопросов и отдельные формулировки, касающиеся категорий лиц, подлежащих аресту, например: все перебежчики или все бывшие военнопленные. Не те из них, кто подозревается во враждебной деятельности, а именно все».

По мнению авторов, «приказ 00485 стал «модельным» для директив НКВД по всем последующим, открытым после августа 1937 г. национальным операциям — румынской, латышской, финской и др.: везде следовало исходить из наличия разветвленной шпионско-диверсионной и повстанческой сети соответствующего государства, везде фигурировали сходные контингенты, подлежащие аресту (среди них обязательно — политэмигранты и перебежчики), везде применялся «альбомный порядок» осуждения (иногда в директивах его даже подробно не описывали, а лишь указывали, что осуждение следует производить «в порядке приказа 00485»)».

Авторы подробно описывают так называемый «альбомный порядок» репрессий: региональное руководство НКВД составляет справку на репрессированных («альбом») и направляет их в наркомат. Окончательное решение принимается комиссией НКВД и прокуратуры. Иными словами, по крайней мере внешне за ходом национальных операций был установлен более внимательный контроль Центра. По мнению авторов, «единственным человеком, реально видевшим следственное дело, был сам следователь, он же, по сути, в большинстве случаев и выносил приговор. Жалобы на решения двоек рассматривались согласно указаниям Прокуратуры СССР только в исключительных случаях.

Дело в том, что в Москве рассматривать «альбомы» было «перепоручено нескольким начальникам отделов Центрального аппарата, вначале начальнику учетно-статистического отдела В. Е. Цесарскому и контрразведывательного — А. М. Минаеву-Цикановскому, которым помогал начальник секретариата Ежова И. И. Шапиро». В реальности они не могли справиться с огромным объемом работы. «Между отправкой «альбома» в Москву и получением его назад проходило несколько месяцев. Летом 1938 г. в Центре скопилось «альбомов» более чем на 100 тысяч человек. С мест сыпались жалобы на перегруженность вследствие этого тюрем».