Ландора - Ольга Тишина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Понимаете, я не виновата. Это была случайность. Мою машину занесло — я не видела вас!
Кажется, он понимает. Бирюзовые глаза потеплели, взгляд стал мягче. Я молчу, не знаю, что говорить дальше. Снова отвожу взгляд и чувствую прикосновение. Мужская рука в характерном жесте ложится на укрытую легкой простыней грудь, и я впервые слышу его голос:
— Ратмир, — произносят самые чувственные на свете губы.
— Ландора, — неожиданно для себя называюсь именно так.
— Лан-до-ра, — он словно пробует это имя на вкус. Кажется, оно ему нравится, и я почему-то от этого радуюсь. Ратмир произносит что-то еще, но я ничего не понимаю. Какая-то тарабарщина. Что же это за язык такой, — думаю я.
В Индокитае три больших мегаполиса, каждый численностью около пятьдесят миллионов. В Индианаполисе в основном проживают индусы, но говорят здесь на смешанном диалекте, как и в Уханьграде, с преобладающим китайским населением, и в многонациональном Уланбаторе-Нова. Современный язык Индокитая, это нечто среднее между китайским, хинди и английским, в очень упрощенном варианте. Когда я училась в школе, мы проходили старые языки, вскользь конечно, но мне тогда было странно, как это люди говорили на разных языках, живя в одной стране. Сейчас, получая профессию дипломата, мне приходится осваивать несколько языков, на которых говорят наши торговые соседи. В прочем, дается это мне это легко. Как говорит Лео, у меня отменный талант лингвиста. Но речь мужчины мне не понятна.
Итак, мой красавчик — не гражданин Индокитая. Задаюсь вопросом: откуда же он? С Европой мы общаемся, так как входим в состав Конфедерации Мира. Но их государственный язык английский, которым я неплохо владею. Ближайшие наши соседи — множество небольших княжеств, объединенных в Союз. Они еще не вошли в Конфедерацию, однако, уже на пути к этому. У них сохранилась масса наречий и диалектов, хотя общим является фарси.
Смотрю на лицо мужчины: светлая кожа, коротко стриженные темно-русые волосы, прямой нос, полные, чувственные губы, бирюзовые глаза. Нет, на араба он совсем не похож, скорее на европейца. Они у нас не редкость. Довольно часто бывают делегации, и группы по обмену научным опытом. А может у него от травмы память отшибло, — приходит мне в голову «умная» мысль. Вот он и забыл наш язык. Значит, скоро его хватятся в Посольстве.
— Мне надо идти, — я показываю на себя, потом на дверь. В его глазах зарождается легкая тревога. — Я еще приду, — обещаю я. И он понимает, расслабляется.
По дороге домой мне в голову приходит гениальная мысль. А что, если и с ним Стена сыграла злую шутку. Что, если вошел он в нее совсем с другой стороны, а сюда его вывезла уже я. Эта ужасающая мысль бьется в моем мозгу, и я почему-то начинаю в нее искренне верить. Звоню Лео, и сбивчиво объясняю, что к чему. Он затыкает меня на полуслове и требует, чтобы я немедленно явилась под его светлые очи.
— Детка, откуда такие мысли, — отец не сразу верит моим предположениям. — Может у парня амнезия. Полежит немного в больнице и все вспомнит. У него самые лучшие условия, самые лучшие врачи. Что ты нервничаешь!
— Нет, — я упрямлюсь. — Его нужно срочно забрать из больницы. Его статус данные не считываются и мне задавали вопросы о нем. Черт! Сумка! — хватаю себя за лоб. — В каре осталась его сумка! Может, там я найду нечто, подтверждающее мои догадки.
Под нервный крик Лео — ты куда!? — я вылетаю из своей квартиры и мчусь в подземный гараж. Мне кажется, лифт еле движется. Наконец я в гараже. Сумка там, где я ее и оставила — под сидением. Смотрю ее прямо на месте. На сумке надпись большими буквами: «ПВГ(р)». Это кириллица, основной алфавит Индокитая. Но пока это ничего не значит.
Роюсь внутри. Что это? Какие-то инструменты, проводки. Вынимаю пластиковый планшет с записями, и… кажется ручной компьютер? По крайней мере, очень похоже. Я верчу его так и сяк — ни одной кнопочки, даже сенсорной. Может, разрядился? Да какая к черту разница, разъемов-то в наличии — ноль. Я убираю странную штуку и остальные предметы назад в сумку. Надо забрать ее домой, а то мало ли что.
— Текст можно попытаться перевести, — Лео так же удивленно вертит предметы. — Есть у меня один знакомый опытный лингвист, а вот остальное…. Думаю, это светить не стоит. Тем более вещи принадлежат человеку, и он может за них строго спросить.
Я соглашаюсь с Лео и прячу сумку подальше. Пока отец договаривается со своим знакомым переводчиком, я наконец-то иду в душ. Сколько за сегодня событий — голова идет кругом. Скидываю с себя опостылевший комбез и настраиваю душевую кабину на оптимал. У меня ровно семь минут. Человечество все еще не может позволить себе лишней чистой воды — очистные содержать слишком затратно. Но мы выросшие в этом мире довольствуемся тем, что у нас есть. Ученые говорят, что планета, в конце концов, самоочистится, как делала это не один раз. Для этого просто нужно время. Только у человека его слишком мало. Нам всегда хочется здесь и сейчас.
За семь минут я успеваю не только смыть с себя пыль, но и помыть голову. Быстро сушу волосы феном, ибо ношу короткую стрижку. Лео это не нравится. Он говорит, что с длинными волосами я была бы просто красотка. Врет он все. Жалеет меня. Кому понравится этот отвратительный шрам на скуле. Ни за что не стану унижать себя и прятать шрам под длинными локонами. Наверно это ребячество. Вызов. Но я не могу по-другому. Этот шрам моя визитная карточка.
Смотрю на себя в зеркало. Широкие лоб и скулы. Маленькие нос и рот. Глаза в пол-лица. Мне говорят, что когда я удивляюсь, они становятся еще больше. Только почему они не как у моего нового знакомого — бирюзовые, ну или же голубые или зеленые. Нет. Зеркало отражает черные зрачки в темно-коричневом ореоле. Лео называет их шоколадными.
Слышу зовущий голос отца:
— Дора, ну где ты там!
— Иду! — кричу я в ответ, отрываясь от созерцания самой себя.
***
С Лео мы решили разделиться. Он поехал к своему