Все совпадения случайны - Рени Найт

Увидел ее не то чтобы слишком ясно. Между нами были люди. Какая-то женщина толкала перед собой коляску с ребенком. Разболтанной походкой шли два молодых человека. Курили. Я знал, что это она. Я узнал бы ее где угодно. Она шла быстро, сосредоточенно, я пытался не отставать, но она была моложе, и ноги у нее были сильнее. У меня бешено заколотилось сердце, пришлось на миг остановиться. Расстояние между нами увеличилось, и, когда я почувствовал, что снова способен передвигаться, она исчезла в подземном переходе. Я последовал за ней и неловко протиснулся через турникет, боясь, что она сядет в вагон и тогда мне ее не найти. Ступени были крутые, очень крутые, – догоняя ее, недолго было и упасть. Кляня собственную слабость, я ухватился за перила. Вот и она. Я с улыбкой направился к ней. Мне показалось, что она ждет меня. И она действительно обернулась и посмотрела мне прямо в лицо. Ответной улыбки я не дождался. Она выглядела встревоженной, быть может, даже испуганной. Разумеется, это был никакой не призрак. Это была молодая, лет, пожалуй, тридцати женщина. На ней был плащ Нэнси – тот самый, что я отнес в благотворительную лавку. И волосы у нее были того же самого цвета, что и у Нэнси в этом возрасте. Или по крайней мере мне так показалось сначала.

Но когда я приблизился, выяснилось, что это совсем не так. Верно, волосы были коричневые, но крашеные, приглаженные, скорее мертвенно-бурые. Не было в них переливающихся живых оттенков, которыми отличались волосы Нэнси. Заметив, что моя улыбка встревожила ее, я отвернулся в надежде, что она поймет: ничего дурного у меня на уме нет, я просто обознался. Когда подошел поезд, я не стал садиться, дождался следующего – не хотелось, чтобы она решила, будто я преследую ее.

Долго еще в то утро я не мог сосредоточиться. Тишина библиотечного зала, красота интерьера, чтение, заметки, которые я делал в блокноте, вернули меня к тому месту, где начался этот мой день. Вернувшись домой, когда начало смеркаться, я уже вполне взял себя в руки. Поужинал легко, закуски, что продают в «Маркс энд Спенсер», показались мне настоящим лакомством. Открыл бутылку вина, но выпил только один бокал. Теперь я пил немного – надо держать мысли в узде. А то еще, если злоупотреблять алкоголем, пойдут куда-нибудь не туда, как малыш, за которым никто не присматривает.

Мне не терпелось перед сном просмотреть свои заметки, и я направился к письменному столу. Он был все еще завален бумагами Нэнси. Я принялся копаться в рекламных проспектах и старых счетах, заведомо зная, что ничего важного я тут не найду. Иначе давно бы уже почувствовал. Я смахнул всю кипу в мусорную корзину, снял с буфета пишущую машинку и водрузил ее в центр свободного теперь от бумаг стола – завтра с утра можно начинать работать.

Когда Нэнси еще занималась писательством, у нее был собственный рабочий стол – небольшой такой дубовый столик, находящийся теперь в квартире Джонатана. Когда же она бросила это занятие, мы решили, что нам вполне хватит одного стола. Ящики в тумбе справа принадлежали ей, слева – мне. Рукописи она держала в нижнем ящике – те, на которые возлагала наибольшие надежды; остальные теснились в книжном шкафу. Хотя я знал, что все на месте, открыв ящик, все же почувствовал комок в горле. «Вид на море», «На исходе зимы», «Необычный друг» – все неопубликованное. Я выбрал «Необычного друга» и взял его с собой в постель.

Лет сорок, наверное, прошло, как я не открывал этой рукописи. Она написала роман летом, за год до рождения Джонатана. Ощущение возникло такое, словно Нэнси лежала рядом со мной в постели. Мне ясно слышался ее голос – молодой Нэнси, еще не матери. В нем чувствовались энергия, бесстрашие, он возвращал меня в те времена, когда нас манило будущее; когда еще не свершившееся скорее возбуждало, нежели пугало. В ту ночь, засыпая, я чувствовал себя счастливым, признательный за то, что, хоть ее и нет больше рядом, мне выпала удача прожить с Нэнси целую жизнь. Мы открыли себя друг другу. Мы делили с ней все на свете. По-моему, мы знали друг о друге все, что надо знать.

2013, весна

– Подожди, я с тобой, – окликнула его Кэтрин с верхней площадки лестницы.

Роберт остановился около входной двери и оглянулся на нее.

– Извини, родная, я что, разбудил тебя?

Она знала, что он изо всех сил старался не сделать этого – быстро принял душ, одеваясь, ходил на цыпочках. Но все это время Кэтрин бодрствовала. Лежала с полузакрытыми глазами. Смотрела на него, мысленно благодаря за заботу. Она выжидала, сколько могла. А как только он вышел из комнаты, вскочила с кровати, оделась и поспешила вниз, за ним. Пока она не могла оставаться одна. Потом – может быть, но пока нет.

Кэтрин села на нижнюю ступеньку и засунула ноги в спортивные туфли.

– У меня голова раскалывается. Самое лучшее сейчас – подышать свежим воздухом, – сказала она, шнуруя туфли дрожащими пальцами. Она слышала себя, свой голос, звучащий так обыденно, так правдоподобно. А дрожащие пальцы – это, может, с похмелья. Она на неделю ушла с работы, чтобы распаковать вещи и расставить их по местам – превратить новое помещение в новый дом, – но этим утром ей ничто не по силам. К тому же это правда, у нее голова разламывалась от боли. Хотя это никак не связано со вчерашним празднеством.

Она увидела, что Роберт смотрит на часы. Ему надо рано быть на месте.

– Я быстро. Сию минуту, – заверила она и убежала на кухню, наполнила водой бутылку, схватила мобильный и вернулась. Они захлопнули дверь, заперли ее на двойной замок и вместе направились в сторону метро. Она взяла его за руку, он посмотрел на нее и улыбнулся.

– Славно вчера повеселились, – заметил он. – Много поздравлений по электронной почте получила?

– Пришло несколько, – откликнулась она, хотя на самом деле почту не проверяла. Это последнее, что ее сейчас занимало. Потом посмотрит, когда вернется домой, когда в голове прояснится. Он чмокнул ее в щеку, сказал, что скорее всего не задержится, выразил надежду на то, что голова у нее пройдет, и скрылся под землей. Как только он исчез из виду, она повернулась, вставила в уши наушники и побежала по дороге. Обратным путем, к единственному в округе зеленому месту. Ноги ее отталкивались от земли в такт музыке.

Она миновала площадку наверху дороги и продолжила бежать. Сердце колотилось, струйки пота сбегали по спине. Она не в форме. Лучше было не бежать, а идти быстрым шагом, но ей нужно было превозмочь себя. Она достигла высоких железных кладбищенских ворот и вбежала внутрь. Сделала один круг и остановилась, тяжело дыша, наклонилась, положив руки на колени. Надо бы размяться, но она слишком устала. Она ведь не спортсменка, а просто женщина, вышедшая из дома на пробежку.

Не стой на месте, не стой на месте. Кэтрин распрямилась и снова побежала – легкой трусцой, не напрягаясь, собираясь с мыслями. Добежав до середины, она перешла на шаг, быстрый шаг, надеясь, что сердце выдержит, по-прежнему будет гнать кровь по венам. Она читала имена на надгробиях: Глэдис, Альберт, Элеонор – имена давно умерших людей. Ее взгляд выискивал детей. У их могил она останавливалась и внимательно читала надписи. Начала и концы коротких жизней. Разве не все так делают? Не все останавливаются перед могилами детей, навеки упокоенных в своих кроватках из зеленой травы? Места они занимают меньше, чем их взрослые соседи, но их присутствия нельзя не заметить, они взывают, чтобы на них посмотрели. Пожалуйста, остановитесь хоть на миг! И она останавливалась. И в ее воображении возникло надгробие, которое могло бы быть здесь.