Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года - Сергей Чупринин

В редакции «Нового мира» меня ознакомили с телеграммой:

«НМ0177 Франкфурт-на-Майне Ч2 9 16.20

Твардовскому Новый мир

Ставим вас в известность, что комитет госбезопасности через Виктора Луи переслал на запад еще один экземпляр «Ракового корпуса», чтобы этим заблокировать его публикацию в «Новом мире». Поэтому мы решили это произведение публиковать сразу.

Редакция журнала «Грани».

Я хотел бы протестовать против публикации как в «Гранях», так и осуществляемой В. Луи, но мутный характер телеграммы требует прежде всего выяснить:

1) действительно ли она подана редакцией журнала «Грани» или подставным лицом ?

2) кто такой Виктор Луи, что за личность, чей он подданный? И какое отношение имеет к этому Комитет Госбезопасности?

Этот эпизод заставляет задуматься о темных и странных путях, какими могут попадать на Запад рукописи советских писателей. Он есть крайнее напоминание нам, что нельзя доводить литературу до такого положения, когда литературные произведения становятся выгодным товаром для любого дельца, имеющего проездную визу. Произведения наших авторов должны допускаться к печатанию на своей родине, а не отдаваться в добычу зарубежным издательствам (А. Солженицын. С. 649).

Галич клевещет на мертвых, а молодые люди в великолепном Доме ученых аплодируют. Чему аплодируете, ребята и девушки? Тому, что четверть века назад погибли отцы, если не ваши, то чьи-то другие? Он же подло врет, этот «бард»! И не трогайте молодых! Кто знает: не придется ли им защищать Отечество, как нам четверть века назад? Зачем вы их морально разоружаете?

– Да что ты, – говорили мне иные из слушавших Галича. – Это здорово! Он смелый! Он – за правду!

Галич – «певец правды»? Но ведь, говорят, и правда бывает разная. У Галича она с явным «заходом на цель» – с явной пропагандистской задачей. Знаем мы таких «страдальцев о российских печалях». Послушали их под Москвой по своим армейским рациям. Тогда остатки белогвардейской мрази учили нас «любить Россию», стоном стонали, расписывая «правду об ужасах большевизма», а потом откровенно советовали: «Господа сибиряки! Бросайте оружие! Германская армия все равно вступит в Москву».

Поведение Галича – не смелость, а, мягко выражаясь, гражданская безответственность. Он же прекрасно понимает, какие семена бросает в юные души! Так же стоило б назвать и поведение некоторых старших товарищей, которые, принимая гостей, в качестве «главного гвоздя» потчуют их пленками Галича. И сюсюкают: «Вот здорово! Вот режет правду!»

В порядке информации направляем номер газеты «Вечерний Новосибирск» со статьей «Песня – это оружие», о выступлении Галича в Новосибирске.

Подошел момент сдачи, и тут приключилась история с Жаном Виларом.

Жан Вилар, знаменитый французский актер и режиссер, возглавлявший в свое время Национальный театр в Париже, прибыл в СССР по приглашению Министерства культуры. За обедом с ним я обмолвился, что спешу на репетицию «Живого». Гость выразил желание посмотреть ее. Как я мог отказать коллеге в такой естественной просьбе? Жан Вилар, не говоривший по-русски, пришел вместе с корреспондентом «Юманите» Максом Леоном. Вдруг в зале появляется взволнованный директор и требует вывести Вилара с репетиции. Унизительно и позорно! Репетицию я провел – Вилар смотрел (Ю. Любимов. С. 266).

На глазах со всей очевидностью отменяются явочным порядком XX и XXII съезды – со всем их существеннейшим содержанием и духом. Отменяются без таких слов, конечно, что отменяются, мол, по причине их ошибочности, но так последовательно, как будто там где-то наверху есть уже и документ об отмене, только секретный, – все секретно, все безгласно. Все секретно, все безгласно, даже то, что ясным ясно. Делается это какой-то частью (немалой!) с упоением, а все опять, по возрождающейся инерции, одобряют, аплодируют – нет, даже не по инерции, а по глубокой усталости и безразличию: все встают, встану и я, чтобы не быть взятым на заметку (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1967–1970. С. 151).