Вторжение. Книга 2. Смерть ночи - Джон Марсден

– Хотелось бы мне знать, куда подевался Крис.

– Это странно.

– Ты знала, что он много пьёт? – спросила я.

– Что значит – «много пьёт»?

– Ну, каждый раз, когда ему удавалось раздобыть спиртное, он, думаю, напивался в одиночестве.

– Это нам ничем не поможет, – покачала головой Фай.

– Когда мы напали ночью на колонну грузовиков, он, мне кажется, сильно испугался. А когда мы уходили, он был пьян уже в десять утра.

– К чему ты всё это говоришь?

– Не знаю, – ответила я. – Но мне это не понравилось. То, что он делал за нашими спинами.

– Ты считаешь, Крис алкоголик?

– Нет, не совсем так. Но думаю, с этим у него проблемы. Он странный парень, и с ним нельзя общаться так же, как мы общаемся друг с другом. Тебе не кажется, что с ним всё труднее поговорить?

– Да, но с ним и раньше было нелегко общаться. В школе он всегда держался сам по себе.

– И всё равно он интересный, – сказала я. – Так хорошо пишет. Наверное, он гений.

– Конечно! Но мне его никогда не понять.

– Если бы тебе пришлось выбрать человека, с которым ты хотела бы остаться здесь, кого бы ты выбрала?

– Мою маму, – вздохнула Фай.

– Нет, кроме родственников.

– Ну… Корри и Кевина, конечно.

– А кроме них?

– Наверное, Алекс Ло.

– Алекс? – удивилась я. – Она такая врунья.

– Нет, неправда. Ты просто никогда не пыталась познакомиться с ней поближе.

– Да она меня ненавидит!

– Ничего подобного. Тебе кажется, что все тебя ненавидят.

– Нет, не кажется. Все девчонки в школе! И все мальчики. И все учителя. А больше никто.

– Значит, мистеру Уайтлоу ты нравишься?

Мистер Уайтлоу был школьным вахтером, и уж он-то действительно меня ненавидел, потому что я однажды нажаловалась на него – он подсматривал за девочками в раздевалке. Ему просто повезло, что его тогда не уволили.

– Ох да, прости, о нём я забыла.

– А ты кого бы выбрала? – спросила Фай.

– Мириам.

– Да… Она симпатичная.

Я наслаждалась этим разговором. Это был, похоже, первый нормальный разговор за сто лет. Будто мы ненадолго вернулись в прежнее время, до вторжения.

– А что ты думаешь о «Героях Харви»? – снова спросила я.

Фай немножко помолчала.

– Это было странно… Неужели майор Харви действительно работал в школе?

– Очевидно.

– Но где же он раздобыл военную форму?

– Кто знает? Может быть, в театральной костюмерной. Он состоял в армейском резерве, так мне говорила Оливия, но майором не был.

– Мне нравилась Оливия.

– Да, она вроде ничего была, – кивнула я.

– А как насчёт Шарин?

Я ответила не сразу – вспомнила, что Шарин, скорее всего, уже мертва, и от этого мне было труднее сформулировать, что я думала на самом деле.

– Она, в общем, была не такой уж плохой. Я хочу сказать, конечно, она не стала бы мне лучшей в мире подругой, но она мне почти нравилась. Я вроде как зависела от неё.

– Да-а… – пробормотала Фай. – А всё-таки странно было снова оказаться среди взрослых. Приятно, но странно.

– Ничего хорошего там не было. Они нас считали совсем зелёными. И не давали нам ни единого шанса. Меня это раздражало. Мы сделали вдвое больше, чем они, а «Герои» с нами обращались, будто мы едва научились вытирать тарелки. Знаешь, миссис Хофф не разрешала мне греть воду в сковороде, чтобы отмыть её, потому что была уверена – я обожгусь! И всё это время майор Харви сидел и болтал о том, какие они крутые ребята и как они отлично вооружены! А нас всего шестеро, оружия практически нет, но мы действительно сделали нечто важное, такое, что принесло пользу!

– Ну да. Но взрослые… Они ведь всегда такие.

– А ты хочешь повзрослеть?

– Да, конечно! К чему ты клонишь? – не поняла Фай.

– Ну, я всегда думала, что взрослые выглядят такими несчастными и подавленными из-за того, что жизнь так сложна и проблем слишком много. И они как будто постоянно отгораживают нас от мира. В нашем возрасте тоже, конечно, не сплошь веселье и тоже есть свои проблемы, но вряд ли они такие серьёзные…

– Мы просто должны хорошо делать, что положено, вот и всё, – сказала Фай.

– Ну да… но они в нашем возрасте, наверное, точно так же рассуждали.

– Ты начинаешь чересчур много думать о собственной жизни.

– Нам бы проявить побольше интереса раньше. Помнишь, Кевин как-то спрашивал, какие соглашения есть у нашей страны с другими государствами? Никто из нас не имел об этом ни малейшего представления. Мы не должны были оставлять всё политикам.

– Политикам! – воскликнула Фай. И вдруг рассердилась: – Это же мразь! Подонки!

Я хихикнула:

– Фай, для тебя это уж слишком энергично!

– Те радиопередачи… Да меня просто тошнит от них!

Я знала, о чём она говорит. Когда мы слушали наших политических лидеров, вещавших из Вашингтона, слушали их ложь и обещания, мы злились так, что наконец договорились сразу выключать радио, как только они начинали свои речи.

– Вы вроде хотели отдохнуть в тишине, – проворчал в соседней палатке Ли.

– Ох, извини, – виновато откликнулась я.

Фай зевнула и улеглась поудобнее.

– Я совсем засыпаю, – сказала она.

– Вот и хорошо. Спокойной ночи. Или спокойного утра.

Фай сразу после этого заснула. А я – нет. Я лежала всё утро, время от времени погружаясь в дремоту, но почти сразу снова просыпаясь. Сон оставался последним путём бегства от реальности, оставшимся у меня, но двери в царство грёз, едва поманив, захлопывались. Мне трудно было спать с того самого дня на Баттеркап-лейн. Насколько я понимала, теперь это для меня проблема на всю оставшуюся жизнь. И остаток моей жизни в любом случае не будет слишком долгим.

Следующие две недели прошли медленно – не столько прошли, сколько проползли. От Криса по-прежнему не было вестей, и мы понятия не имели, куда он делся. Ребята трижды совершали вылазки из Ада, чтобы поискать его. В первый раз добрались только до моего дома, во второй раз – до домов Кевина и Гомера, а в третий долго ехали на велосипедах до дома самого Криса. Парни сознательно пошли на риск и оставили там для него записку – о том, что они приезжали, потому что думали, это самое подходящее для него место. Если он вообще где-то есть…

«Если он вообще где-то есть». Ну конечно, где-то он был. Все где-то находятся, разве не так?