Шекспир - Виктория Балашова

И если бы кто-то видел в тот момент ее улыбку, то, несомненно, удивился бы. Потому что это была улыбка молодой женщины, полной сил и энергии, у которой вся жизнь еще впереди. А главное, она была влюблена…

— В ее шкатулке нет ничего интересного. Лишь портрет графа Лейстера и его письма. У Шекспира в доме тоже ничего не нашли. Сонеты, пьесы. Не более.

— Доказательства того, что Артур Дадли — сын королевы и графа?

— Их нет.

— Кто претендует на трон?

— Яков. Король Шотландии.

— Она одобрила этот выбор?

— Да, когда ее спросили, показала руками корону над головой.

— Я всю жизнь слежу за ней, всю жизнь потратил на то, чтобы выяснить, был ли у нее ребенок и что там у нее такое таинственное лежало в спальне в шкатулке. И чем все это заканчивается? Ты хочешь сказать мне, что искали мы напрасно? Нам давно уже не оплачивают наши услуги. Я доставал деньги из собственного кармана, потому что был уверен: мы найдем, мы сможем разоблачить эту рыжеволосую потаскушку, которая только и твердит о своей невинности.

— Вроде все так выходило, есть что искать, — промямлил не очень уверенно голос.

— Я и сейчас в этом уверен. Искали плохо. Она умирает. Смысла продолжать здесь находиться нет. Следить больше не за кем.

— Придет новый король. Мы попытаемся работать против него.

— Зачем? В чем смысл? — старческий голос дрожал. Но вместо того, чтобы выражать гнев, пробуждал жалость, — править Англией будет сын Марии Стюарт, женщины, которую казнила нынешняя королева! Следить за Яковом? Смешно. Никчемный, слабый человек. Елизавета была не такой.

— Мы же просто работаем против Англии на благо французской короны. Разве не так?

— Не так. Лично мне была интересна именно Елизавета. Ты знаешь, когда мы познакомились?

— Нет. Когда вы впервые приехали в Англию?

— Я увидел ее несчастной девочкой, рыдавшей над телом казненной матери. Я думал спасти Елизавету и предложил бежать со мной во Францию. Тогда я мог гораздо больше, чем сейчас. Находясь под покровительством французского короля, Елизавета могла бы не опасаться более за свою жизнь.

— Она отказалась?

— Да. Уже тогда она была влюблена в этого самовлюбленного щеголя, Роберта Дадли. Когда Елизавета вступила на престол, я попытался еще раз сделать ей предложение. Мне казалось, она поняла, с кем имеет дело. Поняла, что только я на самом деле люблю ее. Вовсе не Дадли, который дважды был женат и только делал вид, что любит ее. Ему нужны были деньги и власть. Сначала я хотел это доказать Елизавете. Позже понял, что она слишком далеко зашла в их отношениях. О, если бы я нашел таинственного сына или другие доказательства ее порочности, ее вечной лжи о своей невинности и преданности Англии!

В два часа утра Елизавета умерла. Ему об этом доложили в девять. В тот же день сердце самого давнего представителя французского короля при английском дворе остановилось. Он так и не раскрыл тайну, которая мучила его на протяжении без малого сорока пяти лет…

* * *

Все уповали на то, что новый король если и не сделает жизнь лучше, то и не изменит в худшую сторону то, что всех и так устраивало. Красивая история про то, как королева показала жестами свое согласие на возведение на престол Якова, передавалась из города в город, из деревни в деревню. Все еще помнили, что он не стал выступать против Англии, когда Елизавета казнила его мать. Он с самого начала желал видеть в Англии союзника, а не врага. Обладая довольно-таки слабым характером, Яков пересидел на троне многих. Наградой за терпение стал английский трон.

Известие о смерти Елизаветы застало его за завтраком — прибыл запыхавшийся гонец из Лондона.

— Вас просят быть в столице, Ваше Величество. Елизавета скончалась.

Яков вздохнул, но как-то не очень печально. Он встал, прошелся по комнате и велел собираться в путь. Стать одновременно королем двух государств? Мирно, не завоевывая ни одной мили? «Елизавета преподнесла мне чудесный подарок, — подумал шотландский король, — о большем и мечтать не приходилось». Он еще раз воздал должное своему уму и прозорливости: ведь письмо от Эссекса, призывавшего Якова поддержать заговор в обмен на трон, дошло в свое время до короля. Эссекс, знавший, что его письма могут перехватить, отправил Якову два послания, одно из которых дошло до адресата.

«Надо будет освободить всех причастных к тому бунту. Благодарность нового короля должна начаться с освобождения из Тауэра заговорщиков и казни тех, кто был против», — с этими мыслями Яков и отправлялся в Англию, пообещав напоследок навещать родное шотландское королевство не реже, чем раз в три года.

В Лондон он въехал без особой помпы — в город до него успела в очередной раз войти чума. Массовое празднование и коронацию решено было перенести на более поздний срок. Месяц Яков пробыл в столице, но ситуация не улучшалась. Заболевших становилось все больше. Театры постепенно закрывались. Люди уходили из города.

Граф Пембрук, дальний родственник Якова, пригласил новоиспеченного короля в свой замок переждать чуму. В свое время Уильям Герберт граф Пембрук дружил с Саутгемптоном. Узнав, что Яков собирается выпустить Генри на свободу, Пембрук посчитал своим долгом разместить короля в своем доме.

Развлекать Якова собирались так же, как и при Елизавете. Тем более что он также являлся любителем искусства, сочинял стихи и обожал театр. Пембрук велел разыскать труппы лондонских театров, пустившихся странствовать на время свирепствовавшей в Лондоне чумы по Англии, и пригласить их к себе в замок.

— Я слышал, Елизавета любила театр, — проговорил Яков в ответ на предложение посмотреть спектакли.

— Да, весьма, — граф кивнул, — в Лондоне есть несколько театров, заслуживающих особого внимания, есть драматурги, чьи пьесы не сходят с афиш уже много лет.

— Театры подчинялись королеве? — уточнил Яков.

— Нет, разные люди покровительствуют труппам. В свое время собственная труппа, например, была у графа Лейстера. После его смерти она перешла в другие руки. А кто-то говорил, что и вовсе закрылась, расколовшись на несколько мелких театральных групп.

— Такой порядок вещей следует поменять, — веско произнес король, — все театры должны принадлежать королю.

— Вы правы, Ваше Величество, — ответил граф, склонив голову, — так было бы, несомненно, лучше.

— Конечно, при этом часть театров придется закрыть. Но останутся лучшие, для которых единственным указом будет являться указ короля.

— Это необходимые изменения. Они придутся всем по душе, — граф не совсем был согласен с собственным утверждением, но спорить с Яковом, естественно, не стал.

— Мы подпишем соответствующий закон, вернувшись в Лондон. А пока хотелось бы посмотреть, что предлагают театры, воспользовавшись вашим гостеприимством, граф. Пусть приезжают и дают спектакли. Мы ознакомимся и уже сейчас постараемся принять решение о том, кому какое звание присвоить.