Никто не уйдет живым - Адам Нэвилл

Тяжелый ливень хлестал по стеклу с такой жестокостью, что она дрожала в ожидании выхода за стены дома, в холод, тускло освещенный восходящим солнцем сквозь облака цвета дыма от нефтяного пожара.

Ей нужно было в туалет. Но не будет ли в ванной их? Не остался ли кто-то из клиентов на ночь, или они заходили ненадолго? Пользовались ли они ванной? На третьем этаже был один туалет, но без душа. Может, они спускались на второй этаж, чтобы ополоснуться и смыть предательские запахи духов и резины презервативов? О боже, от этой мысли ее тошнило.

«Прекрати!»

Дрожащая, чувствующая себя неуютно в собственной коже, она подумала, что теперь, возможно, ее еще и знобит. Или у нее озноб от чего-то. Когда она пыталась изгнать воспоминание о холодном кольце тонких пальцев вокруг ее руки, ощущение прикосновения не отставало.

Как и в случае других вторжений, гостья хотя бы не задержалась в ее постели надолго. Пальцы разомкнулись почти сразу, как Стефани легла. Холод рассеялся, и жуткое напряжение исчезло из воздуха. Но не оставила ли соседка по кровати что-то после себя, внутри нее? Сон. Послание. Предупреждение.

Женская сущность, посещавшая ее комнату на втором этаже, до сих пор демонстрировала, что она обладает сознанием; что она знает о присутствии Стефани. Признаки разума, о котором Стефани не хотелось бы думать, потому что вдобавок к однообразной предсказуемости голосов под половицами, за стенами и дверьми, ее мучения прошлой ночью перешли на новый уровень – тот, что предполагал взаимодействие.

Даже когда она натянула шерстяной джемпер поверх толстовки с капюшоном, ее нервные окончания все еще гудели от дискомфорта, который Стефани ассоциировала с холодом. У нее трещала голова, непрерывно пульсируя неявной болью за глазом и лобной костью. Ее тело было безжизненным, конечности болтались. Даже когда она наконец собралась вылезти из постели, ей потребовалось огромное усилие, как будто мышцы все еще продолжали спать. Она не смогла бы проработать целый день, даже если бы ей предложили.

«Ты сломана».

Она мысленно приказала себе сварить кофе и умыться. Сумки уже были собраны. Выпив кофе, она позвонит в отель и забронирует комнату на сегодняшнюю ночь. А потом отправится в город.

* * *

В ванную и обратно она бежала торопливо, а умывалась впопыхах. Но внутри оказалось тихо и тепло. Вместо того, чтобы успокоить ее, тишина внушала нервозность, и Стефани никак не утешали причины молчания ванной. Она подозревала, что дом еще не полностью восстановился после этой ночи. Плотная тишина, которая наполнила его после наступления темноты, и дурное предчувствие, сопровождавшее перемену в звуках, казалось, сохранились до позднего утра понедельника, словно граница, отделявшая дневную атмосферу смутной угрозы от ночных напряжения и ожидания, перестала существовать.

И возможно, критическая масса происходившего на втором этаже в ранние часы пережила наступление рассвета, и теперь все должно было стать только хуже. Даже хуже, чем было.

«Прекрати!»

Чем больше она вспоминала прошедшую ночь, тем больше уверялась, что стала свидетельницей феномена одновременно заразительного и набирающего обороты; энергии, накопившей жуткую мощь в коридоре первого этажа и внутри каждой из комнат в нем, породившей в свою очередь силу притяжения, которая соединила второй этаж с чем-то куда страшнее. С чем-то, населявшим этаж первый, призвав то, что там обитало, испуская легко узнаваемый запах разложения. Или так казалось Стефани теперь, когда она проснулась.

«Еще совсем чуть-чуть, и ты вернешься наружу, во внешний мир. Не твои проблемы. Просто выберись отсюда сегодня. Просто выберись».

Стук в дверь.

Стефани замерла.

Жизнерадостный перестук, короткая дробь; кто-то был в хорошем настроении.

– Что?

Это был Драч.

– О, ты проснулась. Я уж два раза спускался, а ответа нет. Думал, ты на работе, но Фергал говорит, што ты, типа, дома.

Два раза? Это было невозможно; она точно должна была проснуться от любого звука, раздавшегося неподалеку, а уж тем более от стука. Или нет? Пусть Стефани и открыла глаза всего лишь полчаса назад, ей уже хотелось снова лечь и погрузиться в глубокий, черный, безразличный сон.

Стефани допускала, что она теперь слишком истощена и устала, чтобы полностью проснуться раньше полудня. А Фергал сказал Драчу, что она дома. Значит, за ней следят. Возможно, потому, что она знает, чем они занимаются, к чему сводится их грандиозный бизнес-план: продавать по дешевке тела иммигранток любому, кто постучится в дверь.

Голос Драча опять привлек ее внимание к двери комнаты и мрачному дому за ее пределами:

– Я хотел спросить: ты мне услугу, типа, не окажешь?

Она представила, как он прижимается мерзкой физиономией к дереву, жадно прислушивается, и все ее тело сотряслось от силы, с которой она стиснула челюсти.

– Я не буду ни с кем трахаться за деньги, так что свали! Только спроси еще раз – жизнью клянусь, мне насрать, каким ты себя крутым считаешь, я этой дряни конец положу!

Закончив кричать, она сглотнула и уставилась на себя в зеркало, словно пытаясь вернуться к себе настоящей. Она что, с ума сошла?

– Э! Э! Не кипятись, ага? Ну поговорили мы один раз, да. И ты знаешь, што я об этом думаю. Но тут дело вообще в другом, ага? Ту тему мы закрыли. Я не хотел тебя обидеть, и надеялся, што ты не обидишься. Но я вижу, почему ты, типа, могла все неправильно понять.

«А что, это можно было правильно понять?»

Он постучал еще раз, сильнее.

– Открывай, ага? Я думал, ты, типа, хочешь свой залог обратно.

– Это не смешно.

– Я серьезно.

Стефани открыла дверь, потом села на кровать, понурая, настороженная, пытаясь затушить злость, грозившую разгореться в истерику. Видит бог, у нее были на то все причины.

Она переложила тупой нож для овощей из-под подушки в передний карман толстовки, и теперь ощупала джемпер, нашарив в глубине своей одежды маленький цилиндрик ручки. Она гадала, сможет ли обратить его против кого-то, кто не был картофелиной.

Драч вошел в комнату бесшумно, кошачьей походкой. Она неотрывно следила за гостем. Его огромные бледные глаза немедленно завращались в глазницах, оценив комнату, собранные сумки, все, что лежало на полу, мобильник – и все это меньше чем за пару секунд. Потом глаза прикрылись веками и обратились к ней, и серьезность в них никак не стыковалась с неискренней полуулыбкой на широких губах Драча.

Теперь Стефани понимала, что его глаза вели эмоциональную жизнь, отдельную от окружавшего лица, на котором находились. И они снова пытались пригвоздить ее к месту. Заставить корчиться. Заглушить мысли Стефани какими-то ментальными помехами и загнать ее в раздраженное, но осторожное молчание. И эти глаза выдавали явную способность их владельца творить ужасные вещи. Она осознала это уже не в первый раз.