Роковое совпадение - Джоди Пиколт

В последующем Патрик недоумевает, почему он, зная, что любимое Нинино число — тринадцать, что шрам на подбородке остался у нее после катания на санках, что три Рождества подряд она хотела получить в подарок детеныша аллигатора, тем не менее не понимает, что творится у нее в душе. Что все это время внутри у нее была граната, готовая в любую минуту взорваться.

— Я сделала то, что должна была сделать, — бормочет она, пока он ведет ее через скользкий, залитый кровью зал суда.

Она дрожит у него в руках. Кажется легкой как перышко. У Патрика кружится голова. От Нины до сих пор пахнет яблоками, шампунем; но она не может идти прямо — она что-то постоянно бессвязно бормочет, совершенно утратив над собой контроль, ведет себя так не похоже на ту Нину, которую Патрик привык видеть. Когда они переступают порог камеры предварительного заключения, Патрик оглядывается на зал суда. Столпотворение.Он всегда думал, что это звучит смешно, но сейчас там происходит настоящее столпотворение. Костюм адвоката защиты в бурых пятнах. Галерка усеяна мусором — бумагами и книгами карманного формата; некоторые журналистки плачут, операторы вертят камерами, чтобы заснять происходящее. Калеб продолжает сидеть как изваяние. Бобби, один из приставов, переговаривается по рации, которая висит на плече:

— Да, стрельба, нужна скорая помощь.

Роанок, второй пристав, спешно заталкивает побледневшего от страха судью Бартлетта в его кабинет.

— Освободите зал суда! — вопит судья, но Роанок отвечает:

— Не можем, ваша честь. Они все свидетели.

На полу лежит тело отца Шишинского, на которое абсолютно никто не обращает внимания.

«Убить его — правильное решение, — думает Патрик, не успевая себя одернуть. И тут же вторая мысль: — Господи, что она наделала!»

— Патрик, — бормочет Нина.

Он не может смотреть ей в глаза.

— Не разговаривай со мной.

Он будет свидетелем — о Господи! — на суде по обвинению Нины в убийстве. Все, что она сейчас скажет, он должен будет повторить в суде.

Когда одна энергичная журналистка приближается к камере, Патрик немного передвигается, чтобы загородить Нину. Сейчас его обязанность — защитить ее. И он хочет, чтобы нашелся человек, который смог бы защитить его самого.

Он пытается закрыть дверь. Так будет легче ждать приезда полицейских из департамента Биддефорда. Двери закрываются, но он успевает заметить, что приехали врачи скорой помощи и склонились над телом.

— Он мертв? — спрашивает Нина. — Мне просто необходимо, чтобы ты, Патрик, это сказал. Я убила его, да? Сколько раз я попала? Я должна была так поступить, ты же знаешь, что должна. Он мертв, да? Врачи не смогут его оживить, ведь не смогут? Скажи, что не смогут. Пожалуйста, только скажи, что он умер! Обещаю, я буду сидеть как мышка и не шелохнусь, а ты пойди и посмотри, умер ли он.

— Он мертв, Нина, — негромко говорит Патрик.

Она закрывает глаза и легонько раскачивается.

— Слава Богу. Господи, Господи, спасибо Тебе, Господи!

Она опускается на металлическую койку в тесной камере.

Патрик отворачивается. Его коллеги приехали в зал суда. Ивэн Чао, еще один детектив-лейтенант в департаменте, следит за тем, чтобы не затоптали место происшествия, пытаясь перекричать нарастающий шум, вопли и рыдания. Полицейские, согнувшись, снимают отпечатки пальцев, фотографируют растекшуюся лужу крови и сломанное заграждение, на которое Патрик повалил Нину, чтобы выбить из ее руки пистолет. Появляется спецназ из полиции штата и мчится, словно торнадо, по центральному проходу. Женщина, которую пригласили для допроса, оглядывается на то, что осталось от священника, и ее выворачивает. Это зловещее, хаотичное зрелище, сюжет для ночных кошмаров, тем не менее Патрик неотрывно смотрит в зал, намного больше желая столкнуться лицом к лицу с реальностью, чем с плачущей женщиной за спиной.

Больше всего в этой настольной игре Натаниэль ненавидит то, что нужно только раскручивать волчок против часовой стрелки — и все, твой волчок уже скользит посредине этого большого, длинного желоба. Правда, если крутить по часовой стрелке, можно забраться по дополнительной высокой лестнице. Но это не всегда срабатывает, и прежде чем ты это поймешь — уже проиграл.

Моника позволяет ему выиграть, но Натаниэлю это нравится не так сильно, как он ожидал. Он чувствует то же, что и в тот момент, когда упал с велосипеда и обзавелся приметным шрамом на подбородке. Люди смотрели на него и делали вид, что с ним все в порядке, но он видел по их глазам, что на самом деле они хотят отвернуться.

— Ты собираешься крутить или мне придется ждать, пока тебе исполнится шесть? — поддразнивает его Моника.

Натаниэль щелкает по волчку. Четыре. Он передвигает свою фишку на нужное число кружков, и, что вполне логично, она оказывается на одном из тех желобков. Он замирает наверху, понимая, что если бы передвинул фишку всего на три, то Моника не сказала бы ни слова.

Но прежде чем он решает, стоит ли схитрить, что-то привлекает его внимание. Через широкое окно игровой за спиной Моники он замечает полицейского… нет, двоих… пятерых… бегущих по коридору. Они совершенно не похожи на Патрика, когда он при исполнении: во всем помятом, в обычной рубашке с галстуком. На этих сверкающие ботинки и серебряные значки, они держат руки на пистолетах точно так, как видел Натаниэль по телевизору, когда поздно ночью спустился вниз, чтобы попить, а родители не успели достаточно быстро переключить канал.

— Бах, — негромко говорит он.

Моника улыбается:

— Верно, спуск. Но в следующий раз, Натаниэль, обязательно повезет.

— Нет… бах! — Он складывает пальцы в форме импровизированного пистолета — жест, обозначающий английскую букву «джи». — Ну, понимаете. Бах-бах!

И видит, что Моника его понимает. Она оглядывается на топот этих бегущих ног, и глаза у нее округляются. Но она поворачивается к Натаниэлю с широкой улыбкой, натянутой поверх вопроса, рвущегося с ее губ.

— Твоя очередь, да? — спрашивает Моника, хотя оба отлично знают, что его очередь уже прошла.

Калеб вновь начинает чувствовать свои руки и ноги, но ощущения возвращаются медленно — своеобразное эмоциональное обморожение, от которого его конечности кажутся распухшими и чужими. Он, спотыкаясь, идет вперед, мимо того места, где Нина хладнокровно застрелила человека, мимо теснящихся и толкающихся людей, которые хотят делать работу, которой обучены, обходит мертвого отца Шишинского. Тело Калеба резко дергается в сторону двери, за которой исчезла Нина, когда ее заталкивали в камеру.

Господи, в камеру!

Полицейский, не узнавая Калеба, хватает его за руку:

— Куда это вы направляетесь?

Калеб молча проходит мимо детектива и в дверном окошке видит лицо Патрика. Он стучит, но Патрик, похоже, не может решить, стоит ли открывать.