Мальчик и облако - Алексей Урусов

А ещё меня удивило, что Виктор Викторович и его жена Надежда Павловна обращались друг к другу на «Вы».

Пообедав, мы начали собраться в дорогу – оказалось, жить мы будем в загородном доме – «поближе к природе», как выразилась Надежда Павловна – в Сосновом Бору, с видом на Балтийское море. Туда же из Москвы перевезли и наших коней.

Владимир. Монастырь.

– Татьяна, зайди. И заведующую приютом прихвати. Посовещаться надо – не напрягайся, новость хорошая, денег надо поделить немного, поступило нам на хозяйственную деятельность – по голосу было слышно, что игуменья Юлиана довольна.

– Отрок наш, Андрей Первозванов, – начала совещание игуменья, – помните, в начале каникул приезжал, а перед убытием заходил попрощаться и за благословением. И передал карточку, сказал, что заработал немного и хочет заплатить церковную десятину. Я умилилась, по головке его погладила, похвалила. А вчера главбух в сети карту стала проверять, на ней оказалось два миллиона рублей. Вижу, удивлены, я тоже удивилась; позвонила опекуну. Геннадий Алексеевич пояснил: деньги заплатил князь Окинов за ту историю с медведем. Андрей про эту виру не знал, и только в середине весны, когда задумался о покупке земли, стал интересоваться своим счётом и деньги обнаружил. Вот и заплатил церковную десятину. Ну, куда направим?

Санкт-Петербург. Фестиваль Алые паруса.

В день «Алых парусов» мы за четыре часа до начала отправились на место, откуда планировали смотреть за фестивалем – с правого берега Невы: перед нами плескалась река, а за нею открывался завораживающий вид на Зимний дворец, подсвеченный фонарями и прожекторами; справа высились Ростральные колонны; слева, вдалеке, – шпиль Петропавловской крепости. Народ прибывал, бурлил, и с каждой минутой толпа становилась все больше. Нас плотно прижали к парапету, суетливые дети периодически нетерпеливо просовывали головы, раздвигая взрослых, с вопросом: – Где класный колабль? Когда бу-бух будет?

Свой рюкзак я сразу, как мы прибыли, поставил на гранитный блок парапета. Изредка мы прикладывались к бутылкам с водой и соком, оставив термоса на поздний вечер. Было прохладно, так что лёгкие курточки постепенно перекочевали из рюкзаков к нам на плечи, а девушки даже шарфики накинули. Хотя, может, им просто пофорсить хотелось.

Под громкие фанфары шоу началось. Небо над Зимним дворцом прочертили лучи прожекторов. Картинку со сцены на Дворцовой площади, громкую музыку с противоположного берега, как и полные оптимизма голоса дикторов, перемежавшиеся звуками музыки и песнями, транслировали для нас на громадные экраны, установленные около Ростральных колонн, и мы видели всё, что там происходило. Толпа за моей спиной жила своей жизнью: она дышала, бурлила; она превратилась в огромный организм, наслаждавшийся разворачивающимся действом. И мне подумалось: если нам здесь ТАК, то каково Борису ТАМ, на площади, около сцены, на брусчатке Дворцовой площади, рядом с Александрийским столпом и сценой, среди яркого света и грохота музыки, среди сотен таких же, как и он, счастливых выпускников?

Толпа надавливала всё сильнее, как будто придвинувшись на несколько сантиметров ближе, можно будет лучше рассмотреть происходящее на фестивале. Наконец, корабль с алыми парусами стал спускаться по Неве. Прожектора подсвечивали его, прокладывая яркие дорожки по воде. Фейерверки и тысячи дронов рисовали картинки, заливая центр Санкт-Петербурга неестественными цветами. Спустившись до Зимнего дворца, корабль недолго постоял на месте, а затем стал медленно разворачиваться. Нам рассказывали, что при подходе корабля концерт на Дворцовой должны были приостановить, а всех выпускников вывести к Неве. И сейчас Борис, так же своими глазами, только от Зимнего дворца, наблюдал за громадой парусника, выполнявшего разворот.

Я слышу восторженные крики за своей спиной и картавящий голос ребёнка: – Мама, мама, как класиво-класиво. И пуски стлеляют! Папа, а ты мозес маму тозе на плечи поднять? А то ей не видно! Не мозесь? Заль! Мамоська, я тебе потом всё лассказу!

Я сам не заметил, как перешёл на э-зрение и меня чуть не разорвало от восторга и восхищения, идущего от ребёнка. Картина разворачивавшегося действа, которая была восхитительной в обычном восприятии, оказалась не менее яркой в э-зрении: в магическом восприятии центр города был заполнен разноцветными лентами, плавно текущими по воздуху, такими же лентами, клубившимися в Неве; яркими блестящими струнами энергии; красными, зелёными и синими сполохами. В обычном зрении что-то похожее было бы, если бы сейчас над Питером началось очень сильное северное сияние, настолько сильное, что его отблески были бы на зданиях, в воде и вообще вокруг. И ещё, что украшало этот праздник – восторг окружающих людей, который взлетал до небес вслед за разрывами салюта, расцвечивавшего небо и отражавшегося в воде разноцветными звёздами.

И этот всеобщий восторг был таким по-детски чистым, что в нём хотелось купаться до бесконечности. Хотя… не всеобщий… Недалеко, в стороне находился человек, который не разделял общей бурной радости. Он выделялся настолько ярко, как будто на большое заснеженное поле упала мёртвая чёрная ворона. Напряжённый и злой, казалось, он искрился от отрицательных эмоций, или от него во все стороны торчали колючки. Хотелось обнять его, сказать что-то хорошее, успокоить, помочь, полечить или дать денег, заверить, что проблемы решатся, а сейчас – надо вместе со всеми насладиться общим праздником, увидеть красоту этого вечера, пожелать счастья выпускникам, для которых этот корабль под алыми парусами стал символом взросления, начала самостоятельного, взрослого плаванья по жизни. Но человек был далеко, хотя и медленно двигался в десятке метров от парапета, постепенно приближаясь к нам. Вот он остановился на чуть-чуть и в его эмоциях на пару секунд вспыхнула радость и удовлетворение. Делает шаг в сторону, и снова его окутывает решительная сосредоточенность с нотками презрения, ненависти и злости.

Я отвлёкся от корабля и световых эффектов, сопровождавших проход парусника по Неве. Вижу, «напряжённый» продолжает движение. Вновь короткая остановка, зло сменяется короткой радостью. И снова злость. Как