За гранью - Питер Робинсон

Когда она шла к выходу, Мэгги следила за ней, чувствуя какую-то странную тревогу. Она посмотрела на часы. Еще есть время для короткой прогулки вокруг пруда перед тем, как она снова примется за работу.

— Да ты, папочка, оказывается, еще не забыл, как побаловать девушку, — сказала Трейси, когда Бэнкс в конце рабочего дня ввел ее в «Макдоналдс» на углу Бриггейт и Боар-лейн.

Бэнкс засмеялся:

— Я же знаю, что все дети обожают «Макдоналдс».

Трейси ткнула его кулачком под ребра.

— Ну хватит уже про детей, пожалуйста, — шутливо взмолилась она. — Мне уже двадцать.

На мгновение Бэнкс похолодел от страха: неужто он мог позабыть про ее день рождения. Да нет. Он был еще в феврале, до того как была создана его следственная группа, он послал ей поздравительную открытку, денег и угостил обедом в ресторане «Брассери 44». Очень дорогим обедом. «Вот и кончилось твое детство», — сказал он тогда.

— Да, ты права.

Действительно, Трейси превратилась в прелестную молодую женщину. Сердце Бэнкса делало перебои, когда он замечал, как похожа она на Сандру двадцать лет назад: та же гибкая фигура, такие же темные брови, высокие скулы, длинные светлые локоны убраны за маленькие изящные ушки. Она, так же как мать, закусывала нижнюю губу, задумываясь, а во время разговора накручивала на палец прядку вьющихся волос. Трейси была одета как большинство сегодняшних студентов: голубые джинсы, белая футболка с эмблемой какой-то рок-группы, джинсовый пиджачок, неизменный рюкзак за спиной; ее походка была уверенной и в то же время грациозной. Вне всякого сомнения, его дочь уже не подросток, а привлекательная молодая женщина.

Утром она позвонила Бэнксу по телефону, они договорились встретиться и пообедать во второй половине дня, после окончания ее лекций. Перед этим он звонил Кристоферу Рею, чтобы сообщить: тело его дочери до сих пор не найдено.

Бэнкс и Трейси стояли в очереди. Ресторан был заполнен клерками, у которых наступило обеденное время; школьниками, прогуливающими уроки; молодыми мамашами с колясками и малышами на руках, решившими заглянуть сюда после похода по магазинам.

— Чего изволите? — галантно поинтересовался Бэнкс. — Я угощаю.

— Да? В таком случае мне полный набор: бигмак, большую порцию картошки, большой стакан коки.

— Всё?

— Насчет сладкого решим потом.

— Смотри, прыщами покроешься.

— Не дождешься. У меня никогда не выскакивали прыщики.

Это правда. У Трейси всегда было безупречно гладкое и чистое лицо, что нередко возбуждало неприязнь школьных подруг.

— В штаны не влезешь.

Она, скривив ему гримаску, похлопала себя по плоскому животу. Она получила от него в наследство отличный обмен веществ — он, выпивая много пива и наспех питаясь жирной нездоровой пищей, умудрялся оставаться сухощавым.

Взяв подносы с едой, они сели за пластиковый столик у окна. Во второй половине дня стало жарко. Женщины оделись в летние платья без рукавов, мужчины, сняв пиджаки, набросили их на плечи и подвернули рукава рубашек.

— Ну, как твой Дэймон? — спросил Бэнкс.

— Мы решили не встречаться до окончания экзаменов.

По тону, которым Трейси ответила на вопрос, Бэнкс понял, что в их отношениях что-то произошло. Поссорились? С этим немногословным Дэймоном, который без спросу увез ее в Париж в прошлом ноябре? Тогда Бэнксу следовало заниматься собственной дочерью, вместо того чтобы охотиться за взбалмошной дочкой главного констебля Риддла. Он не собирался вызнавать у нее подробности: если захочет, сама все расскажет, когда найдет нужным. Да и заставить ее рассказать он бы не смог: Трейси всегда ревностно охраняла свои права на личную жизнь и могла проявить унаследованное от него упрямство, если бы дело дошло до обсуждения ее чувств. Он впился зубами в свой бигмак, соус потек по подбородку, он стер его салфеткой. Трейси уже наполовину расправилась со своим гамбургером и теперь принялась за картошку, коробка с которой быстро пустела.

— Как жаль, что мы так редко видимся в последнее время, — сказал Бэнкс. — Я очень занят.

— «История моей жизни»,[17]— глядя на него, усмехнулась Трейси.

— Да, к сожалению.

Она накрыла своей ладонью его руку:

— Я шучу, папа. Мне не на что жаловаться.

— Да нет, у тебя много причин для жалоб, но ты правильно поступаешь, что не хнычешь. Ну, с Дэймоном понятно, а как ты живешь?

— У меня все нормально. Учусь изо всех сил. Многие говорят, что второй курс даже тяжелее последнего.

— Что собираешься делать летом?

— Может быть, снова поеду во Францию. У родителей Шарлотты есть коттедж в Дордони, но они собираются в Америку и сказали, что Шарлотта, если захочет, может взять с собой подруг.

— Повезло.

Трейси доела свой бигмак и теперь потягивала коку через трубочку, глядя в упор на Бэнкса.

— Папа, ты выглядишь усталым, — сказала она.

— Знаю.

— Все из-за работы?

— Да. Слишком много обязанностей. Плохо сплю. Не уверен, подхожу ли я для такой работы.

— А я убеждена, прекрасно подходишь.

— Хорошо, хоть ты в меня веришь. А вот я сам… Я никогда прежде не руководил таким серьезным расследованием, и теперь не знаю, захочу ли попробовать еще раз.

— Но ты же взял его, — возразила Трейси, — этого убийцу, Хамелеона.

— Да, но…

— Я тебя поздравляю. Я верила, что так и будет.

— Да я-то, в общем, и ни при чем. Дело выглядит как цепочка случайностей.

— Ну и что? Главное — результат.

— Это верно.

— Послушай, пап, я понимаю, почему мы не видимся. Ты очень занят, да, но есть и другая причина?

Бэнкс отложил недоеденный гамбургер и принялся за картошку:

— Что ты имеешь в виду?

— Ты прекрасно сам знаешь. Наверняка, как всегда, винишь себя за то, что случилось с этими девушками.

— Дело не в этом.

— Держу пари, что ты все время думал, что, если расслабишься, отвлечешься, он может убить еще одну молодую женщину, такую, как я. Разве я не права?

Бэнкс мысленно поаплодировал дочери за то, что она так точно определила причину его усталости. А ведь она блондинка!

— Права. — Он кивнул в знак согласия. — Но не на сто процентов. Не на все сто. Прости, я не хочу говорить об этом. Тем более за обедом. К тому же с тобой.

— По-моему, ты путаешь меня с кем-то. Папа! Я не репортер, мне не нужны сенсации. Я беспокоюсь о тебе. Ты все слишком близко принимаешь к сердцу.