Охота - Кирилл Цыбульский

– Пожа… Пожалуйста, – молила девушка.

– Нет, Эмма. Дети с такой судьбой, как твоя, не должны скулить о пощаде. А вот те, кого кусают голодные крысы на нижней койке, кто учится спать с открытыми глазами во время уроков, могут просить. Умолять они не станут, уж поверь. Они привыкли выживать.

Джек замолчал, разглядывая девушку на дне подвала. Он испытывал редкую брезгливость при виде ее. Будь в Эмме чуть больше энергии, она бы ответила ему тем же. Огромный человек видел перед собой грязное, лживое создание.

– А ты, Эмма? Что скажешь, умеешь ли ты выживать? Кто, по-твоему, достоин жизни: жалкий ребенок из приюта, никогда не видевший матери, или Эмма Пратт, журналистка, мечтающая забыть о той дыре, что причиняло ей одни лишь страдания с самого детства? Расскажи, каково это, когда родная мать продает тебя за щепотку порошка?

На губах зверя показалось подобие улыбки. Кривое отражение души.

Эмма упала на пол и услышала собственный голос. Он резонировал от стен и повторялся несколько раз, прежде чем потухнуть в могиле. Ему ничего не мешало, он был свободен. Ледяная струя перестала бить в обездвиженное тело. По коже прокатилась волна тепла. Глоток свежего воздуха. Глоток, который может стать последним.

Металлический звук ударил рядом с ухом Эммы, пробежав по всему телу словно круги на воде от упавшего камня. Не больно. Она перестала чувствовать боль? Значит ей осталось совсем немного.

– Молоко «Parker’s» – это иллюзия, – голос Джека резал отточенными штрихами, словно разделывая тушу добычи. – Я давно воплощаю в жизнь то, что считаю истинной заботой о человечестве. Крысы плодят крыс, этим все сказано. Дети со сломанной судьбой не имеют внутри ничего, кроме жажды справедливости и мести. Никто не научил их жить в мире за стенами приюта, а значит, как только дети достигнут совершеннолетия, они будут повторять свою судьбу снова и снова. Они будут рожать себе подобных. В каком-то смысле мое молоко действительно целебное. Оно избавляет от страданий будущие поколения, разрывает этот порочный круг.

Великан втянул прохладный воздух подвала, наполнив цистерны легких. Волнение перед тем, как он поделится личной религией, заставило дрогнуть даже Джека Паркера.

– В моем молоке содержится бром. Тридцать пятый порядковый номер в таблице Менделеева. Этот химический элемент разрушает организм незаметными иголками, какие жалят клетки человека до тех пор, пока от них не останется пустота. Постоянный прием брома снижает интеллектуальные способности, разрушает нервную систему, действуя как успокоительное средство. Человек становится заторможенным, он будто постоянно погружен в сон, реальность и вымысел сливаются в одну картинку. Должно быть, ты обратила внимание на бледность кожи, присущую всем без исключения воспитанникам приюта. Пожалуй, лучшего сравнения не придумать: бром превращает человека в мел, и каждое действие стирает его с лица земли. Вся прелесть в том, что симптомы бромизма проявляются у всех по-разному. Только представь: у одних болит голова, других неустанно тошнит, у третьих отмечается тремор. Бедствие. Эпидемия. И как ты думаешь, к кому они обратятся за помощью? Нет, ни к продажным чиновникам. Конечно же, ко мне. Добрый господин Паркер отправит целую партию молока совершенно бесплатно. Дети буду писать: «Спасибо, господин Паркер, я чувствую себя намного лучше после глотка вашего молока». Бальзам на сердце, не правда ли?

Джек упивался могуществом, проросшим из дьявольских семян. Как долго провинциальный фермер скрывал от всех свои жуткие планы? Сколько детей успело погибнуть от невидимого убийцы, воспринимаемого не иначе как ангелом? Эмма Пратт задавала себе эти вопросы. Мозг продолжал работать, несмотря на отказавшее тело, дух журналистки горел и пытался докопаться до истины.

– Не утруждайся. Я отвечу на все вопросы, дорогуша. Наверняка тебя мучает столько предположений, на твоем лице заметна работа мозга, ты не изменяешь себе даже в могиле. Ха-ха.

Джек был дьяволов в каждом слове, каждый неловкий жест выдавал наслаждение, сочившееся из него.

– Однажды, много лет назад, я обрабатывал землю на этой ферме. Я был совсем молодой, ты даже представить себе не можешь. В то жаркое лето насекомых, уничтожающих урожай было столько, что сельское хозяйство понесло значительные потери. Я опрыскивал растения какой-то дрянью, и буквально на моих глазах, зеленые листья пожелтели, с них словно смылся краситель, скрывающий испорченный продукт. На упаковке было написано: «Осторожно! Содержит бром! Применять в защитном костюме». Глупо, я знаю. Но мысль сама пришла мне в голову. Тем не менее, это не унижает ее гениальности. Если бы кто-то и решил выяснить причины массовой болезни детей, то, заметив колоссальное превышение брома в организме, списали бы все на необработанные перед приготовлением овощи и фрукты. Никому бы и в голову не пришло проверять молоко.

По коже пробежал холодок, дыхание смерти, которой был не кто иной, как Паркер. Эмма жалела лишь о том, что не может подняться и ударить его снова. В этот раз она не промахнулась бы, журналистка бы била и била, пока от лица этой мрази не осталась бы кровавая каша. Эмму Пратт разрывала беспомощность, мозг горел жаждой мести, но был не в силах привести мышцы в движение.

История закупоривала то живое, что оставалось в девушке. Яд дьявола действовал…

– Бром вызывает привыкание, – продолжал Джек. – Что-то вроде алкоголизма, только у детей. Бром убивает репродуктивную способность подчистую. Безродные существа должны оставаться такими. Несчастье плодит несчастье, запомни это. А если кому-то и повезет… Я имею в виду, повезет дожить до того момента, когда начнется эякуляция, то они не смогут родить ничего, кроме трупов. Замаринованные в животе матери трупы… Звучит пугающе, однако я делаю это во имя благой цели. Во имя человечества, если угодно. Ты же понимаешь меня? Я мог убить их, и дело с концом. Но я не жестокий человек, Эмма. К тому же, вспомни о боге. Разве он всегда поступает гуманно?

Высоченная тень поднялась над истлевающим телом Эммы. Душа девушки отделилась от тела, ей стало слишком тесно, слишком больно впитывать слова чудовища, великана без сердца. Он возомнил себя богом… Черт.

Эмма больше не слушала великана. В голове играла мелодия, легкая, успокаивающая. Оркестр походил на пение птиц, возрождающаяся природа предстала перед закрытыми глазами девушки. Почки расцветали на ветвях и объявляли наступление весны, солнце разогревало воздух, и легкие расправлялись от вкуса свежести на губах. Эмма улыбалась, упав на дно черной бездны, и видела свет за благородными нотами, доносящимися сверху. Слезы забрали последнюю жидкость из организма. Разум отключился.

Она находилась одна в подвале. Ни мерзавца, держащего в руках ее жизнь, ни ребенка, которого Эмма увидела, впервые спустившись в сырую могилу. Диковатый малыш сидел рядом с ней, похожий