Ганнибал. Восхождение - Томас Харрис

В беленной известью комнате с высокими забранными решеткой окнами на каталке лежал связанный Луи Ферра, освещенный жестким светом свисавших с потолка ламп.

Под ним уже была опрокидывающаяся подставка гильотины, bascule. Из его руки торчал катетер для внутривенных инъекций.

Над Луи Ферра стоял инспектор Попиль и что-то тихо ему говорил, заслоняя ему ладонью глаза от режущего света. Тюремный врач вставил в катетер шприц и ввел небольшое количество прозрачной жидкости.

Когда Ганнибал вошел в комнату, Попиль даже не поднял глаз.

– Вспомни, Луи, – продолжал он говорить, – я хочу, чтобы ты вспомнил.

Вытаращенный глаз Луи сразу углядел Ганнибала.

Тут и Попиль заметил Ганнибала и вытянул руку, чтобы не подпустить его ближе. Наклонившись над потным лицом Луи Ферра, он повторил снова:

– Скажи же мне!

– Я упрятал тело Сандрины в два мешка. Потом сунул туда для тяжести старые лемехи от плугов. Потом начались рифмы...

– Да я не про Сандрину, Луи! Вспомни! Кто сообщил Клаусу Барбье[56], где спрятаны дети, чтобы тот мог их отправить на восток? Я хочу, чтобы ты вспомнил.

– Я просил Сандрину, я ей сказал: не трогай! А она только смеялась, а потом начались рифмы...

– Оставь Сандрину в покое, – сказал Попиль. – Кто сообщил нацистам, где прячутся дети?

– У меня нет сил думать про это.

– Соберись с силами еще разок. Это поможет тебе вспомнить.

Врач ввел еще немного лекарства в вену Луи, помассировав ему руку, чтобы оно разошлось.

– Луи, ты должен это помнить. Клаус Барбье отправлял детей в Аушвиц[57]. Кто сообщил ему, где прячутся дети? Это ты ему сообщил?

Лицо Луи стало серым.

– Гестапо поймало меня на подделке продуктовых карточек, – сказал он. – Когда они сломали мне пальцы, я выдал им Парду – Парду знал, где спрятаны эти сироты. Он и им услужил, и себе пальцы сберег. Он теперь мэр в Тран-ла-Форе. Я все это видел, но помочь им не мог. Они смотрели на меня из кузова грузовика.

– Парду, значит. – Попиль кивнул. – Спасибо, Луи. Попиль уже отвернулся от него, когда Луи вдруг спросил:

– Господин инспектор?

– Да, Луи?

– Когда наци забрасывали детей в грузовики, где тогда была полиция?

Попиль на секунду прикрыл глаза, потом кивнул охраннику, который отворил дверь в комнату с гильотиной. Ганнибал заметил там священника и "месье Парижа", стоящих возле устройства. Помощник палача снял цепочку с крестиком с шеи Луи и сунул их ему в руку, привязанную к боку. Луи взглянул на Ганнибала. Приподнял голову и открыл рот. Ганнибал приблизился к нему, и Попиль не стал ему в этом препятствовать.

– Куда направить деньги, Луи?

– В церковь Сен-Сюльпис. Но не в кружку для бедных, а в пожертвования на молитвы задуши тех, кто мается в Чистилище. Где "микстура"?

– Как обещано, – ответил Ганнибал. Пузырек с разбавленной настойкой опия был у него в кармане пиджака. Охранник и помощник палача отвернулись – вполне официально. Попиль отворачиваться не стал. Ганнибал поднес пузырек к губам Луи, и тот выпил все его содержимое. Потом, указав на крестике распятием у себя в руке, снова открыл рот. Ганнибал вложил цепочку с крестиком ему в рот, прежде чем его повернули на подставке, чтобы в таком виде отнести и уложить под нож.

Ганнибал наблюдал, как смягчается напряженное выражение на лице Луи. Каталка стукнулась о порог комнаты с гильотиной, и охранник затворил дверь.

– Он хотел, чтобы распятие оставалось вместе с его головой, а не у сердца, – заметил Попиль. – Вы знали, что он сам так захотел, не правда ли? Что еще общего у вас с Луи?

– Любопытство по поводу того, где была полиция, когда наци забрасывали детей в грузовики. Вот это у нас общее.

В тот момент Попиль мог его ударить. Но момент этот прошел. Попиль закрыл свой блокнот и покинул помещение.

Ганнибал тут же подошел к врачу.

– Доктор, что это у вас за препарат?

– Сложный раствор – тиопентал и парочка других анестетиков. В Сюрте[58]им пользуются при допросах. Он помогает высвободить подавленное сознание. У приговоренных.

– Нам нужно такое – для исследования образцов крови. Можно мне взглянуть?

Врач протянул ему пузырек:

– Формула и дозировка указаны на этикетке.

Из соседней комнаты донесся звук тяжелого удара.

– На вашем месте я бы несколько минут подождал, – заметил врач. – Пусть Луи немного успокоится.

Ганнибал лежал на низкой кровати в своей комнате в мансарде. Пламя свечей отблесками освещало лица, которые он нарисовал по памяти, лица из его снов. Тени плясали на черепе гиббона. Он смотрел в пустые глазницы, потом втянул нижнюю губу и прикусил ее зубами, словно намереваясь сравнить собственные зубы с клыками гиббона. Рядом с ним стоял заводной фонограф с трубой в виде лилии. В руке он держал иглу шприца, наполненного смесью наркотиков, которые использовались при допросах Луи Ферра.

– Мика, Мика, я иду к тебе. Пламя на маминой одежде, пламя свечей, принесенных прихожанами и горящих перед статуей святой Жанны. Голос церковного сторожа: "Время!"

Он запустил граммофон и опустил толстый звукосниматель с иглой на пластинку с записью детских песен. Пластинка была поцарапанная, звук от нее исходил какой-то металлический и тонкий, но он пронизывал его насквозь.

Sagt, wer mag das Mannlein sein

Das da steht im Walde allein.

Он нажал на поршень шприца, опустив его на четверть дюйма, и почувствовал, как раствор огнем запылал в вене. Он помассировал руку, чтобы лекарство быстрее разошлось. Ганнибал неотрывно смотрел на отсветы пламени свечи на лицах, являвшихся ему во сне, и пытался заставить их губы двигаться. Может, они сначала запоют, а потом назовут свои имена. Ганнибал и сам запел, чтобы заставить их петь.

Нет, он не мог больше заставить эти лица двигаться, как не мог одеть плотью череп гиббона. Но именно гиббон улыбнулся первым, улыбнулся из-за своих клыков, своим безгубым ртом, нижняя челюсть скривилась в улыбке, и Голубоглазый улыбнулся следом за ним, и его озадаченное выражение лица обожгло сознание Ганнибала. А затем запах горящих дров в охотничьем домике, дым, поднимающийся слоями в ледяной комнате, трупная вонь изо рта сгрудившихся вокруг них с Микой людей. А потом их потащили в амбар. Обрывки детской одежды в амбаре, все в пятнах, незнакомые. Он не слышал, что говорят эти люди, не мог слышать, как они называют друг друга, но потом возник искаженный голос Плошки, который сказал: "Бери ее, она все равно вот-вот подохнет. А он еще немного побудет све-е-еженьким". От отбивался и кусался, но вот подошел тот самый момент, который он не мог вынести, не в силах был на него смотреть, – Мику подняли в воздух чужие руки, оторвав от земли, от окровавленного снега, она извернулась, обернулась к нему, ПОСМОТРЕЛА НА НЕГО...