Марш обреченных - Валерий Рощин

Глубоко в душе тлеет надежда: проскочат мимо – мало ли у них своих дел? К чему им четверо бредущих на запад усталых рыбачков?

Куда там! Обогнали и лихо остановились, вякнув для пущей важности противной сиреной.

– Лишнего не болтать, – шепчу напоследок, – взяли отгулы, были на рыбалке. Возвращаемся домой…

Легенду для подобных ситуаций мы отработали. При подготовке группы Барков называл несколько городов с представительными русскими диаспорами. Прописка в Азербайджане давно отменена, и место жительства мы должны озвучить в зависимости от того, в каком регионе происходит встреча с полицейскими.

Из машины выбираются трое стражей порядка. Двое вальяжной походочкой направляются нам навстречу; третий остается рядом с машиной.

Низкорослый мужичек лет пятидесяти (судя по мундиру – офицер), не доходя пяти шагов, остановился и что-то говорит на местном языке.

Не поняв ни слова, приветливо отвечаю:

– Здорово, мужики.

– Русские? – подозрительно интересуется тот.

– Точно, начальник, русские, – протягиваю паспорт с заранее вложенной крупной купюрой.

«В конце восьмидесятых в Азербайджане проживало около четырехсот тысяч русских. Однако после событий 1990–1991 годов началась массовая миграция, и на сегодняшний день численность наших соотечественников составляет от тридцати до пятидесяти тысяч. Затем ситуация резко поменялась – как говорится, повыгоняли всех русских, а теперь едут в Россию за копейки чистить снег. В целом особых проблем наши сограждане сейчас не испытывают – ни бытового национализма, ни откровенной дискриминации, которыми «славятся» прибалтийские республики, в Азербайджане нет. Здесь функционируют русские школы, в большинстве вузов созданы русскоязычные факультеты, издаются газеты и журналы на русском языке. Самые крупные и влиятельные общины находятся в Баку, Гяндже и Сумгаите…» – так или примерно так инструктировал за пару дней до заброски Барков. И теперь, стоя перед полицейскими, я лихорадочно вспоминаю каждую его фразу и пытаюсь нащупать выход.

– Где живете? – коверкая слова, интересуется офицер. При этом купюра достоинством в сто манат перекочевывает к нему в карман.

«Баку и Сумгаит. Оба города на побережье. Далеко. Очень далеко! Гянджа… Бывший Кировабад. Так… Теплее. Один из крупнейших городов западного Азербайджана».

– В Гяндже. В пригороде.

– А здесь что делали?

– Рыбку ловить приезжали. Там уже все водоемы проверили, а на Мингечаурском водохранилище только с лодки ловить можно – с берега не идет.

– Где работаете?

«Так… где мы работаем? Стас что-то рассказывал о промышленности в Гяндже. О парочке заводов, на которых до сих пор трудится много квалифицированных русских специалистов. Что он говорил? Что?..»

– На глиноземном раньше вкалывали, – своевременно выручает Илья (да здравствует его феноменальная память!) А приятель продолжает, отпуская на волю свою недюжинную фантазию: – Теперь на новый алюминиевый завод перебрались – зарплата там чуток побольше. Ну и условия получше – все ж таки англичане с арабами строили.

Листая паспорта других рыбаков, офицер полиции угрюмо молчит.

Младший чин хлопает по рюкзаку Ильи:

– Неплохо вы наловили.

И тут, отвлекая азеров от спрятанных в рюкзаках контейнеров, в разговор вступает Палыч:

– Сазана хотели подергать на блесну-вертушку, да не идет он что-то, зараза! Зато храмуля сама на крючок просится – хорошо натаскали.

– Покажи, – любопытствует молодой страж.

Прапорщик с готовностью раскрывает рюкзачок и достает пару рыбин со словами:

– Мелочь, конечно, – грамм по триста, самые крупные – по полкило. Но и этому рады! Возьмите, мужики, пару килограмм – ушицу на ужин сварганите.

С пяток отборных рыбин тотчас пакуются в целлофановый пакет. Возвратив паспорта, молчаливый коротышка-офицер поворачивается к нам спиной и шагает к машине.

– Мы бы вас подбросили, да нам в другую сторону, – кричит напоследок молодой азербайджанец.

– Ничего, сами как-нибудь, – машу на прощание рукой. – В Агдаше заночуем, а утром – на автобус…

Провожая удалявшийся полицейский автомобиль, Борька вытирает со лба испарину. И тут же получает от меня легкий шлепок по затылку.

– Молодец, Куцый! Спас товарищей своей храмулей!

– Точно – спас. А кто меня занудой у реки обзывал? – растягивается в улыбке его физиономия.

– Что правда, то правда, – застегивает ремешки рюкзака снайпер. – Нынче твоя рыбка сгодилась. Молоток…

«Да и Барков оказался прав, – сбегаю под откос обочины. – Не прошли даром его тренировки – сгодились!»

* * *

Всю ночь идем по бесконечным ровным полям. Двигаемся медленно, но зато без опасения нарваться на силовиков или жителей окрестных деревенек. Вокруг удивительная тишина, где-то на горизонте маячат редкие огоньки на столбах возле спящих населенных пунктов, над головами мерцают звезды в бездонной черноте южного неба.

Перед самым рассветом перебираемся по деревянному мостку через речку Турцианчай. Пора подыскивать место для длительного отдыха, но здешние глинистые берега не подходят.

Зато извилистая Кура радует множеством притоков и озер. К ее широкой пойме мы подобрались в половине шестого утра; солнце уже поднялось из-за горизонта слева – со стороны Каспия. Обработанные делянки остались далеко позади, селений рядом не видно. Да и зарослей по берегу – сколько угодно.

Скоро исчезнувший в густом кустарнике Палыч призывно свистит, наткнувшись на крохотную полянку.

– Заросли плотные – без шуму к лагерю не подобраться; до воды рукой подать, – деловито рассуждает бывалый вояка. – А дозор выгоднее поставить там.

– Добро, так и сделаем, – сбрасываю с плеч рюкзак.

Азербайджан

7 августа

Просыпаюсь, крепко проспав после дежурства около шести часов. Снилась какая-то жуть про Ирину: будто я оказался в больнице и хожу по лабиринтам темных запутанных коридоров, ищу ее палату. И никак не могу найти. Она зовет – я отчетливо слышу голос, умоляющий, надрывный. А найти не могу…

Глотнув из кружки холодного чая, закуриваю. Вокруг тихо, лишь мелкая листва кустарника мягко шелестит, откликаясь на легкие движения прогретого солнцем воздуха. Да, здесь на равнине, что поднималась над уровнем моря всего-то метров на триста, жарко по сравнению с высокогорьем.

Матвеев сидит в дозоре. Супрун, подложив под голову тощий рюкзак, мерно посапывает; Борька лежит на спине и таращится в голубое небо.

– Выспался?

Тот кривится. Верно, душу бередят воспоминания. Потом садится, просит сигарету. И задумчиво так говорит: