Дневник призрака - Ирина Лобусова

Думая обо всем этом, проворачивая в голове воспоминания, Крестовская внезапно почувствовала, что вспотела. И пот на ее теле стал другим — это была уже не ледяная корка ужаса, сковавшая ее дыхание как панцирем, теперь ей было жарко. Температура в камере явно повышалась. Зина прислонилась к стене, плотно прижалась к ней… И почувствовала, что стенка нагрелась…

Что это такое? Стены из металла нагреваются, температура в камере повышается… Она застонала, догадавшись: правда, острая правда предстала перед ней во всей красе!

Это было не лишение сна… Это была попытка сжечь ее заживо! Раскаленный металл, духота… Крестовская слышала о таких жутких камерах, в которых человек испытывал ужасные мучения, когда его жгли каленым железом… И он умирал в страшных муках… В народе такие камеры называли «салотопка». И из них не выходили живыми. Теперь ей все стало ясно.

Температура, между тем, повышалась все больше. Металлические стены стали горячими на ощупь. Зина попыталась отстраниться от них, отодвинув этот кошмар… Но это было бесполезно — узкое пространство полностью лишало ее свободы движений, смерти было не избежать…

И тут Зину охватил дикий ужас. Полностью потеряв над собой контроль, она заорала, заколотила кулаками в дверь:

— Выпустите меня отсюда! Выпустите! Это ошибка! Позовите Бершадова, он знает!.. Помогите!.. Выпустите меня отсюда! Выпустите!..

Ее страшные крики эхом отражались от стен. Зине казалось, что наружу не доносится ни звука. Она была словно заперта в горящей духовке, где ее ждала самая мучительная из всех казней…

Металлические стены нагрелись так, что она уже не могла к ним прикоснуться, ей все причиняло боль.

Крики, страшные крики, пульсирующая, жгучая боль… Крестовская билась в сжигающем ее капкане и кричала, кричала — так, как не кричала никогда в жизни, да и не думала, что так сможет кричать…

Как в кино, кожа на правом предплечье зашипела и лопнула, из раны потекла кровь… Но боль была реальной и просто невыносимой! Зина билась изо всех сил, но это было бесполезно.

Единственное, что ей удалось, это оторваться от стены и повернуться спиной к двери камеры. Та была холодной. Какое блаженство она ощутила, прислонившись обожженной спиной к холодному металлу! Но руки… Руки от плеч до локтей были сплошным, мучительным источником боли…

На них уже не было целой кожи… Зина плакала и кричала… От стен камеры шел красноватый отблеск раскаленного металла… Боль была настолько мучительной, что Зина потеряла человеческий облик. Глаза ее заволокло… Боль, только боль, ничего кроме боли… Она ослепительными вспышками взрывала мозг…

Внезапно дверь под спиной поддалась, и Зина полетела куда-то вниз, не понимая, что происходит. Рассудок словно покинул ее, и не было больше ничего… Кто-то ее подхватил… Зина почувствовала легкий укол в шею. Глаза ее заволокла пелена. И все исчезло, провалилось в бездонную пропасть…

Очень медленно она приоткрыла веки. Причиной тому был порыв свежего ветра, вдруг коснувшийся ее щеки. Однако он не стал спасением, возрождающим ее к жизни. Вслед за ветром пришла боль… Застонав, Зина полностью открыла глаза.

Она поняла, что лежит на каменном полу в небольшом помещении с окном, через которое льется дневной свет. Окно было достаточно большим, почти во всю стенку, но густо забранным решетками. Через секунду догадалась: это камера. Но не типичная.

Пол ее был вымощен серыми плитами, которые Зина первоначально приняла за камень. Нет, это был не камень, просто плитка — такая же, как в морге, как в больницах, с той только разницей, что в больницах всегда она была светлая, а здесь — темная.

Крестовская попыталась пошевелить руками, но ее тут же пронзила такая боль, что она закричала. Она лежала на животе, руки были раскинуты по сторонам. С трудом попытавшись приподняться, Зина увидела на них страшные ожоги.

Кожа, почерневшая и лопнувшая, с кровью… Все это выглядело страшно. От боли у нее из глаз покатились слезы. Спина ее тоже болела, но не так сильно, как руки. Похоже, на них теперь до конца ее жизни останутся уродливые, пугающие шрамы… Но вот когда он наступит, этот конец ее жизни?…

Взяв себя в руки невероятным усилием воли, Зина попыталась сесть. Хоть и не с первой попытки, это ей удалось. Теперь она сидела на полу, безвольно опустив руки вниз… По щекам, помимо ее воли, катились горькие слезы…

И тут дверь вдруг отворилась. На пороге возник… Григорий Бершадов. Он медленно, как-то артистично вошел внутрь камеры, аккуратно прикрыл за собой дверь. Форма офицера НКВД сидела на нем как влитая. Остановившись напротив Крестовской, он картинно заложил пальцы за форменный ремень и посмотрел на нее… И молча, долго рассматривал, словно раздавленное насекомое.

— Ну, не переживай, вовремя остановил, — фамильярно, вальяжно и так, словно Зина задала ему какой-то вопрос, вдруг произнес он. — Ожоги, конечно, остались. Ну это тебе по заслугам. Ничего, заживут.

— За что… — прохрипела Зина. Голос отказывался ей повиноваться.

— Ты серьезно? — Бершадов, не сдержав себя, хохотнул. И от этой фразы Зина задрожала, как в лихорадке.

— Не понимаю… — снова попыталась заговорить она, не узнавая саму себя в этом жутко униженном, раздавленном болью существе.

Внезапно Бершадов опустился на корточки и двумя пальцами поднял ее подбородок вверх.

— Ты серьезно? — повторил он с тем же странным выражением самодовольства и фамильярности. — Так я же все о твоих делишках знаю! Кто сестричку своего тухлого любовника спас? Кто мне не признался в том, что Лора Барг работает на немцев? Может, ты тоже завербована разведкой вермахта? Говорят, нацисты своим агентам очень щедро платят…

— Нет… нет… — Крестовскую била дрожь, только теперь она начала осознавать, в какую историю попала, — нет… клянусь…

— А кто в чужие дела постоянно нос сует? — продолжал Бершадов. — Как ты смеешь делать что-то без моего ведома? Как у тебя получилось сорвать работу двух моих лучших агентов?

— Кого… каких агентов… я не понимаю… — Зине казалось, что она умирает.

— За книгой охотятся люди из моего отдела! Мои люди! Ты что творишь? Как ты посмела самовольно влезть в это дело и мне не доложить?

— Я не знала, что это важно…

— Лжешь! — Бершадов резко опустил ее голову вниз, поднялся во весь рост и продолжил: — Все лжешь! Ты не могла не знать, что если мальчишка следователь допускает тебя к делу и вообще ведет с тобой разговоры, то это только по моему приказу!

— Я виновата… — не в силах больше сидеть, Зина снова ссунулась на пол, — я… виновата… наверное должна была сказать… вам…

— Да, должна. Ты чуть не сорвала мне всю операцию! Теперь из-за того, что ты как дура вляпалась в дурацкий пожар на Запорожской, человек, за которым мы следили два месяца, ушел!