Кодекс бесчестия. Неженский роман - Елена Котова

– Тебе не стыдно, что бумагу, вот ту, что у тебя в принтере лежит, которую тоннами переводят вот на такие пасквили, – Александров потряс письмом из антимонопольного ведомства, – твоя страна в Финляндии покупает?

– Ну-ну, это ты уже загнул. Это наша бумага. «Снегурочка» называется.

– Ну да, это офсет. А каждый глянцевый журнал, которые наши бабы разглядывают, он на какой бумаге? На импортной! Ты думаешь о платежном балансе страны?

– Ну-ну, понесло тебя, Константин Алексеевич. Давай не будем приплетать к простому вопросу государственные интересы, платежный баланс.

– Да именно ими прикрываются те, кто стоит за этим наветом!

– А кто, кстати, стоит? – еще больше оживился Пригожин. – Не может быть, чтобы ты не разузнал.

Разговор шел явно в неконструктивном русле, но Пригожин не торопился отпускать Александрова.

– Может, стоит тебе проверку прислать? Так, для спокойствия. Найти, так сказать, скелеты и обезвредить, а? Не дожидаясь, пока враги нас прищучат.

Проверку Пригожин прислал, ничего нового проверяющие не обнаружили. Предсказуемо попеняли на хилые залоги по лесной кредитной линии, указав, что надо провести оценку холдинга. Но предписаний по этому поводу им выдать не могли. Александров убеждал Колю, что теперь они закрылись проверкой Центробанка и все в ажуре. Коля соглашался, что все могло быть гораздо хуже, но повторял, что цыплят считают именно по осени.

В плохом всегда есть что-то положительное. Александров все откладывал решение вопроса с Красовской, не решаясь выгнать самого «урожайного» клиентщика банка. Но похоже, клиентские резервы исчерпались. Тень немилости, накрывшая банк, анализу не подлежала. Тень – она и есть тень. И Александров, не вызывая к себе бывшую первую леди, отправил к ней кадровика с предложением писать заявление. Сам он торопился на встречу.

Ресторан «Ватрушка» на Большой Никитской, рядом со студенческим театром МГУ, Лида наверняка найдет без труда, даже если ее водитель – полный идиот. Ведь должен же у нее быть водитель… Александров из-за спины охранника попытался рассмотреть, что впереди, и понял, что улица стоит. А если у нее нет водителя, она, должно быть, уже на месте. Александров прислушивался к себе, чтобы понять, чувствует ли он вообще что-нибудь? Понятно было одно: разговор пойдет не только о Чернявине.

Катюня недавно вернулась наконец из Лондона, повидав Сережу, и тут же с Анькой Трофимовой забурилась в какое-то альпийское спа. Так что до первых дней сентября, когда им с Колей придется лететь забирать жен, о Катюне можно было не думать. Об их с Лидой прошлом Александров не думал тем более, как и все восемнадцать или сколько там лет. Только в последние дни спрашивал себя, какого черта такие девушки, как Лида, выходят замуж за мудаков.

Он увидел Лиду сразу. Она сидела в дальнем углу у окна. Все та же стрижка: челка и крупные кольца каштановых волос до плеч. Светло-серый костюм, с брюками, кажется, он толком не разглядел, под пиджаком что-то темненькое. Александров присел, ожидая, что сейчас возникнет пауза, но Лида тут же заговорила. Быстро, уверенно, как будто они вчера только расстались. Спрашивала, здорово ли ему нагадил Чернявин и сумеет ли Александров его обуздать. О чем, по правде говоря, Александров еще не успел толком подумать.

– Я должна тебе рассказать о своей жизни, иначе тебе трудно будет понять, почему мне так необходима твоя помощь. Постараюсь покороче и без лишних эмоций, ты наберись терпения, пожалуйста.

– Давай сначала еду закажем, ты выпьешь что-нибудь?

– Выпью, как ни странно, бокал шампанского.

– Ты наконец полюбила шампанское?

– Да нет, но сейчас захотелось. Закажи мне салат. Все равно какой. Есть совсем не хочу, но пусть стоит что-то, правда?

Лида рассказывала о дочерях, о том, что ее проблема обычна – надо выбирать путь для старшей девочки, это всегда непростой момент. Через два года и второй поступать… Рассказывала про Машину музыку, выбор которой был ошибкой, про то, что та стала покуривать. Александров уже начал скучать, но терпел, понимая, что Лида никак не может подойти к главному. Хотя главное было очевидно: человек, с которым она прожила восемнадцать лет, оказался мерзавцем. Лида тоже, видимо, это понимала и искала слова, чтобы объяснить, почему она жила с мужем столько лет и почему именно сейчас у нее кризис. Рассказать, как Чернявин орет на нее, распускает руки… и почему Маша его ненавидит? Чтобы Костя не подумал, что ее желание ему помочь – лишь предлог попросить о чем-то? Лида не знала, как об этом говорить, и произносила пустые фразы о гнетущей атмосфере в доме.

Александров понимал все, что она недоговаривала. Он видел, что Лидино отчаяние не надуманное. Она уже давно перестала воспринимать пустые советы – не замечать, не реагировать, думать о себе, о дочерях… Он видел, как трудно Лиде облечь свою жизнь в такие слова, которые звучали бы не банально. Оба знали, что в Лидиной нехитрой истории нет ничего исключительного, кроме того, что она безысходна.

– Мы с Машей собираем документы. Но даже не решили, в какой колледж или университет. Понятно, что Оксфорд есть Оксфорд, но ее туда вряд ли возьмут, да? А кроме него так много университетов, колледжей, но мы не можем понять, если ли между ними разница. И, конечно… Деньги же – очень большой фактор. Нет, ты не думай… Этот вопрос мы как-то сами должны решить, я не о деньгах. Ты только помоги нам сориентироваться, а потом… – Лида потупила глаза, одернула лацкан пиджака. – …помоги Маше уехать.

– Конечно, помогу. Когда ей поступать?

– Следующей осенью. Мы в пять колледжей документы готовим. Толком не понимая, почему именно туда… Они нам зимой должны ответить. А ее могут вообще никуда не принять? Мне об этом даже думать страшно, Костя. Ведь ее куда-то примут, правда? А потом визы, где жить… Господи, я ничего не понимаю, мне так стыдно перед тобой… Ты, наверное, думаешь: баба прожила жизнь, не ведая, как она устроена, даже визу дочери сделать неспособна. Поверь, неспособна. Я не могу выйти из дома больше чем на пару часов, водитель докладывает, где и что я делала. Машку отец… муж… просто может прибить под горячую руку. И добром никогда ее не отпустит. Он может нас обеих запереть в доме, он может… Он способен на все, понимаешь?

Александров понимал. Он помнил, как был влюблен именно в Лидину нерешительность, деликатность, кротость, невысказанность, в которых была загадка. Лида казалась неуловимой, ему было страшно ее чем-то ранить нечаянно. Он пытался разгадать эту загадку, в которой был нерв, было беспокойство, была нежность. А потом в какой-то момент Лидина неуловимость растворилась в его собственном неуюте и стала утомительно-скучной. В какой-то момент… Нет, это случилось еще до того, как он встретил Катюню. Просто он слишком долго не мог себе в этом признаться.

Он смотрел на Лиду, думая, насколько бездарно та распорядилась собственной жизнью. Не дочерей, а ее саму нужно срочно вывезти в Англию. Еще полжизни впереди, столько всего можно успеть.

– Я должен отправить Машу в хороший английский колледж, так стоит вопрос?