Побег из приюта - Мэделин Ру

Маятник замедлил движение, глаза-бусинки главврача, сощурившись за стеклами круглых очков, пристально глядели на него.

– Не понял. Рики, тебе необходимо сосредоточиться. Прошу тебя… Ты сегодня очень рассеян…

– Пирс Десмонд.

Теперь у него было достаточно энергии, и Рики вскочил со стула. После завтрака на него не надели наручники, и он бросился на главврача, размахивая сжатыми кулаками, избивая его. Он услышал топот ног санитара, бегущего к ним от двери, а Кроуфорд, пытаясь защититься от нападения, отшвырнул красный камень и схватил Рики за запястья. Рики был слишком слаб. Он слишком устал… Они его скрутили, но прежде он успел нанести несколько серьезных ударов.

– ТЫ ЕГО УБИЛ! ТЫ ЕГО УБИЛ! Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ ЭТО СДЕЛАЛ!

– Господи Иисусе, вколите ему успокоительное! Позовите кого-нибудь на помощь!

Кроуфорд выбрался из-под Рики и, подхватив камень, пятился к двери. Поправляя перекосившиеся очки, он наблюдал за тем, как санитар швыряет Рики на кровать и заламывает ему руки за спину. Через минуту комната была полна народу.

Рики не замечал ни людей, ни боли в выкрученных руках. Он плевался и вырывался, сосредоточившись на изумленном лице главврача.

– Он здесь был. Он вам доверился, а вы его убили! Он не хотел делать то, чего вы от него добивались, и за это вы его убили!

– Седативные препараты, да, благодарю вас.

Главврач спокойно руководил подчиненными, не обращая внимания на пациента, который извивался и кричал на кровати. Это приводило Рики в еще бóльшую ярость.

– И приготовьтесь дать ему новое лекарство, когда он проснется! Нет, не то, а вот это.

Напускное спокойствие изменило главврачу, и он бросился к кровати. Сунув руку в карман, он нашарил пузырек с таблетками и вручил его Ларчу. Прибежали сестра Эш и другие медсестры, но Рики их почти не слышал, заглушая их голоса собственным криком.

– Это всего лишь приступ, – повторял главврач Кроуфорд. Его очки расплывались перед глазами Рики. Они уже воткнули в него иглу. В глазах начинало темнеть. – Это всего лишь приступ, не волнуйся, хорошо? Скоро мы приведем тебя в норму, Рики. Можешь на меня положиться. Можешь на меня положиться.

* * *

Он не помнил момента пробуждения, но, скорее всего, его разбудили насильно. Он не знал, что можно не спать, находясь при этом без сознания. Теперь он понял, что это такое – переходное состояние между бодрствованием и сном. Рики даже пошевелиться не мог. Он сидел на каком-то странном стуле, к которому были пристегнуты его руки и ноги. Красный камень раскачивался перед его лицом, и ему не оставалось ничего иного, кроме как провожать взглядом его движение из стороны в сторону – острые металлические когти удерживали его веки, не позволяя им опуститься. Ни пошевелиться. Ни моргнуть. Время от времени ему закапывали в глаза прохладную жидкость, предотвращавшую их пересыхание.

Он не понимал, сколько человек находится в комнате. Вокруг царила тьма, не считая яркого луча света, направленного ему прямо в глаза. Лампа, что ли? И эта лампа освещала красный камень, раскачивавшийся подобно маятнику, убаюкивавший его, манивший куда-то далеко, где не будет боли и растерянности.

Он отключался. Это все нереально. Всего этого не могло быть, следовательно, он спал. Голос главврача его обволакивал. Сколько это уже продолжается? Он утратил всякое ощущение времени, его мир сузился до красного маятника и убаюкивающего голоса главврача.

Спустя какое-то время этот голос стал единственным, что он хотел слышать.

Теперь ты в безопасности, Рики. Тебе ничего не угрожает.

Делай то, что я говорю, вслушивайся в мой голос – это единственный способ положить этому конец, единственный способ избавиться от боли…

Да. Он хотел избавиться от боли. Он не хотел быть прикован к стулу. Он не хотел, чтобы ему затыкали кляпом рот или насильно открывали глаза. Лампа была такой горячей, что обжигала кожу, отчего пот катился по его лицу, пропитывая пижаму.

Ты совершенно особенный. Быть первым, быть Пациентом Ноль – это большая честь, Рики. Разве тебе не нравится быть особенным? Я не думаю, что тебя надо исправлять, Рики.

Это было правдой. Его не надо было исправлять. Наконец-то кто-то услышал то, что он говорил с самого начала.

Ты просто идеален. Но ты должен слушать. Ты должен повиноваться. Идеальные мальчики исполняют приказы. Ты же хочешь быть идеальным и не хочешь, чтобы тебя исправляли, верно?

«Я идеален, – думал он, давясь мучительным кашлем, застрявшим где-то между горлом и кляпом. – Разве нет?»

Нет ничего грустнее слез клоуна, когда рядом никого нет… Вот и все. Это все, что мне удается вспомнить. Воспоминания меня покидают. Я живу по адресу Хаммонд-стрит, 335, мою маму зовут Кэти Энн. Мой отец… Мой отец. Я не знаю. Я помню Бутча. Я помню маму. Куда это все подевалось? Такое забыть невозможно. Сестра Эш сказала мне, чтобы я не забывал. Она сказала, чтобы я не доверял. Но я просто не могу всего упомнить. На это уходит слишком много сил, и когда я напрягаюсь, все улетучивается, как дым. Я просто хочу спать. Я так хочу, чтобы он дал мне поспать.

Когда главврач пришел в следующий раз, Рики казалось, что он смотрит на него через глаза какого-то другого, совершенно постороннего человека.

Они сидели лицом друг к другу. Рики в этот раз оставили на кровати, а главврач расположился на стуле напротив него. Возле двери маячил санитар, но у Рики не было сил даже для того, чтобы отвечать, не говоря уже о том, чтобы с кем-то драться. Ему столько дней подряд давали только жидкую овсянку и воду, что он уже сбился со счета. У него постоянно болел живот, но когда он просил добавки или чего-нибудь другого, его просьбы игнорировали.

От лекарств у него дрожали руки, а во рту постоянно ощущалась какая-то кислая пленка с привкусом мела. Он знал, что это уже давно не просто аспирин. Прошло всего несколько дней… кажется? Его силы таяли.

– Я вижу, Рики, что ты приходишь в себя, – почти ласково произнес главврач. Он поджал губы и наклонился вперед, чтобы положить ладонь Рики на колено. – Наказывая тебя, я наказываю себя. Больно так с тобой обращаться, но мне следовало это предвидеть. Совершенство не дается легко. Оно требует жертв. Твой отец тоже иногда бывал таким. Даже хуже. Он сопротивлялся, потому что не хотел входить в историю. Двигать науку. Ты не находишь, что это очень эгоистично?

Рики ничего подобного не находил. В этом не было ничего эгоистичного. Едва главврач упомянул отца, как его губы искривила гримаса боли. Его отец… умер. Почему-то это казалось нереальным.

– Теперь все будет легче, – заверил его главврач. На его лице появились новые морщины, как будто похожая на маску поверхность трескалась. – Я только должен знать, что ты с нами. Со мной.