Сотня цветов. Японская драма о сыне, матери и ускользающей во времени памяти - Гэнки Кавамура

в это время было занято какими-нибудь философскими размышлениями… Например: что, если провести параллель между объемами вещей и воспоминаний, которые человек накапливает в течение жизни? Ведь ближе к концу пути потребность и в том и в другом, по всей видимости, ослабевает.

После того как Идзуми с Юрико прослушали инструктаж по пребыванию от Мидзуки, они втроем неспешно отправились на улицу, где потом еще стояли вместе в ожидании такси. Заходящее солнце на прощание обнимало теплыми лучами водную гладь.

Как только из-за поворота показалась машина, Юрико немного официально обратилась к хозяйке пансионата и сыну:

– Благодарю вас, что предоставили мне возможность проживать в таком прекрасном месте! – Она склонилась в поклоне, настолько глубоком, что можно было увидеть заднюю часть прикрытой белыми волосами шеи.

– Мы в свою очередь тоже вам благодарны, что вы к нам приехали, – растроганно произнесла Мидзуки и взяла Юрико под руку. Затем обратилась и к Идзуми: – Приезжайте в любое время, мы будем вас ждать!

– Да, конечно. Что ж, тогда… до свидания, – тихо ответил Идзуми, наблюдая за приближением желтой машины. Он так и не решился на прощание посмотреть маме в глаза.

Как только такси подъехало, Идзуми поспешно забрался в салон. «До станции», – сообщил он водителю. Автоматическая дверь машины стала закрываться, и в это мгновение Идзуми заметил, что мамины губы шевелятся: вероятно, она пыталась что-то сказать сыну. Но тот, естественно, ничего не услышал, а машина уже тронулась.

Идзуми смотрел, как в автомобильном зеркале с расстоянием уменьшается фигура матери. Вдруг ему послышались произнесенные Юрико слова, причем так отчетливо, будто их шепнули прямо на ухо:

– В следующий раз привези веточку цветов, ладно?

* * *

Плита, загроможденная кастрюлями, черными от нагара; посуда, как попало разложенная по выдвижным ящикам гарнитура; набитые сладостями бумажные пакеты… Идзуми вернулся в оставленный хозяйкой дом и взялся разбирать мамины вещи. Он отправлял в мусорные пакеты контейнеры со стружкой дайкона, тушеной свининой какуни и другими заготовками. Очищая заставленный холодильник, Идзуми задумался, сколько же раз за свою жизнь он ел мамину стряпню. Тут же он осознал, что, скорее всего, ему больше никогда не удастся отведать что-нибудь ею приготовленное. И с этой мыслью он застыл над мусорным пакетом, уставившись на образовавшуюся внутри кашу.

Расправившись с кухней, Идзуми перебрался в ванную комнату. Открыв все шкафчики, он сгреб в одну кучу запасливо накупленные банки шампуней и моющих средств, бруски мыла и другие туалетные принадлежности. Сначала он хотел забрать все это богатство домой, но потом подумал, что не стоит захламлять пространство, в котором скоро будет жить маленький ребенок, – Идзуми решил отправить все в утиль.

После ванной он прошелся по заброшенному саду, в прихожей расставил раскиданную обувь, разобрал лопающийся от вещей шкаф. Идзуми было не по себе, что он так бесцеремонно влезал в личное пространство матери, да еще и хозяйничал тут. Однако мысль обратиться в специальную организацию, чтобы они все убрали, ему претила еще сильнее.

Разбирая вещи, Идзуми предполагал обнаружить старые альбомы, фотографии из своего раннего детства, но ничего из этого все никак не попадалось на глаза. В какой-то момент Идзуми наконец понял причину: он же все это давно выкинул. В тот день он провел своего рода ритуал отрешения: собрал все имеющиеся фотографии и выбросил их в мусорный ящик.

За уборкой Идзуми не сразу заметил, как на улице начало темнеть. Боковое зрение улавливало, как загорался свет в окнах соседних домов, но Идзуми не планировал останавливаться: сейчас ему предстояло разобрать неприкосновенный книжный шкаф. Здесь стояли карманные книги с детективами любимых авторов Юрико: Агаты Кристи, Эллери Куин, Артура Конан Дойля… За ними, в глубине одной полки, обнаружилась коллекция старых путеводителей: Нью-Йорк, Лондон. Индия. Турция.

Идзуми никак не ожидал найти здесь что-то подобное.

Мама и за границей-то была всего пару раз в жизни. Получается, в шкафу он откопал тайник, в котором Юрико прятала тайные влечения души.

Ммузыкальные и молодежные журналы, CD с зарубежной музыкой и DVD с фильмами из серии независимого кино Идзуми недрогнувшей рукой смел в мусорку, а вот поступить так же хоть с одной маминой книгой ему просто не позволяла совесть. Конечно, он не надеялся, что когда-нибудь Юрико вновь будет читать детективы и изучать путеводители, но казалось, что выкидывать их прямо сейчас – все-таки перебор.

На самом шкафу лежала груда всяких руководств по эксплуатации различной техники, открытки, письма и прочие бумаги.

Идзуми планировал аккуратно расчистить и этот завал, но когда он потянул что-то на себя, то на него обрушился град маленьких бумажек для заметок. Они были исписаны хорошо знакомым тонким почерком Юрико.

* * *

Касай Юрико.

День рождения – 1 января.

Сын – Идзуми. Любит сладкий тамагояки и хаяси райсу.

Работает в звукозаписывающей компании. Сиделка – Никайдо-сан. Придет в 10 утра. Хлеб – не покупать.

С Мику-тян больше не занимаюсь. Жену Идзуми зовут Каори. Поменять воду в вазе. Туалет сбоку от спальни.

Уже ужинала. Нельзя беспокоить Идзуми. Надо справляться со всем самостоятельно. Подарить одежду для малыша.

Купить лампочку, пальчиковые батарейки, зубную пасту.

Как же так получилось…

Прости, Идзуми.

Эти заметки – не что иное, как собрание обрывков памяти, которым Юрико не давала исчезнуть. «Туалет здесь… Тут ванная… Вид на море – только здесь…» – подсознание воспроизвело голос матери, которая пыталась зафиксировать в голове повторяемые слова. Перед глазами Идзуми снова встала ее фигура, постепенно уменьшающаяся в зеркале заднего вида. Как растерянно мама смотрела вслед…

Идзуми согнулся от бессилия. По бумаге, застилавшей пол, застучали капли. Как же больно. Мерзко от самого себя. Из груди вырывались судорожные всхлипы. «Мама, прости меня! Прости, что из-за меня тебе пришлось в одиночку нести этот груз. Прости, что я ничего не замечал». Не обращая внимания на град падавших слез, Идзуми непослушной дрожавшей рукой стал по одной собирать упавшие бумажки.

* * *

Оставалось разобрать небольшую коробку, что стояла в самом углу нижнего отдела встроенного шкафа. Идзуми поднял крышку: внутри лежала подвеска с жемчужиной и два ежедневника. Ничего из этого он раньше не видел.

На черных обложках записных книжек были начертаны только числа. «1994» – на одной и «1995» – на другой. Ежедневники с таким скучным дизайном – в самый раз для какого-нибудь мужчины средних лет, вероятно, мама специально выбирала что-то неприметное.

Идзуми пролистал книжки. В той, что за 1994 год, практически каждая страница была усеяна текстом – не в пример второй, где что-то было написано только за первые дни, а остальные листы