Цепь измен - Тесс Стимсон

Я хихикаю.

— У меня нет такого плаща.

— Зато наверняка есть у твоей матери. Ты раздобыла чулки?

— Да, — отвечаю я, отставляю жидкость для снятия лака и достаю из-под одеяла сумку. Через все тело пробегает волна нервного возбуждения. — Сегодня после школы я ходила по магазинам. И еще я купила такой классный лосьон для тела — с запахом апельсинов в шоколаде.

Я задумчиво разглаживаю на колене шелковые панталончики. Целую вечность не могла решить, какой цвет выбрать. Черные были бы слишком красноречивы, красные — слишком вульгарны. В конце концов, я остановилась на нежно-кофейном шелке, отделанном кремовым кружевом «под старину».

— Флер, — неуверенно бормочу я. — Ты знаешь, что все говорят насчет первого раза? Оно в самом деле так больно?

— Немножко, — признается Флер. — Но недолго. Не волнуйся, cherie. Нужно просто расслабиться, и все будет в порядке.

Расслабиться. Да. Я могу это сделать. Ага, как же!

Толчком открываю дверь в одноквартирный дом Дэна и в нерешительности замираю на пороге. Теперь уже нет пути назад.

Смотрю на часы. Я пришла намного раньше, чем собиралась, из-за скандала с папой. У Дэна еще наверняка не закончилось занятие. Но я больше не выдержала бы дома ни минуты. Следующей папиной идеей будет надеть на меня пояс невинности. Ей-богу, иногда он относится ко мне как к неразумному ребенку. А мне почти восемнадцать. Когда же до него, наконец, дойдет?

Какой-то старикашка, выгуливающий пса, бросает на меня сальный взгляд. Я нервно потуже затягиваю пояс на мамином черном плаще. (Сколько, оказывается, у нее классных вещей в глубине шкафа. Типа, все такое винтажное. Иногда я забываю, что она окончила художественный колледж.) Хорошо Флер рассуждать о всяких Ингрид как-ее-там и «Касабланках». А я вот чувствую себя немного глупо. Начать с того, что чулки — жутко неудобная штука. Теперь я прекрасно понимаю, зачем изобрели колготки. И что такого сексуального мужики находят в чулках? Я не догоняю…

Черт, надеюсь, он считает это сексуальным. А вдруг он поднимет меня на смех?

Нет, Флер знает, что говорит. Ведь она француженка. Всем известно, что француженки — самые шикарные и модные женщины в мире.

Быстро оглядевшись, не смотрит ли кто, проскальзываю в переулок. Лучше я зайду через заднюю дверь — Дэн никогда не запирает вход через кухню — и подожду в гостиной, пока у него не закончится урок. Буду сидеть на диване и вроде как покачивать туфлей, как в кино. Жалко, что я не курю. Ну, то есть курение — отвратительная штука, и меня от него тошнит, но это так здорово смотрится!

Проходит несколько секунд, прежде чем я осмеливаюсь поверить своим глазам.

Мой парень обнимает мою мать и помогает ей снять пошлый красный халат, а под халатом она голая, и он шарит руками по всему ее телу, а ей это нравится — заметно по ее лицу: она вся раскраснелась и глубоко вздыхает, а он вроде как хрипло дышит. И я ненавижу, ненавижу ее… Как они могли?

— Дэн, — стонет моя мать, — что ты делаешь?

Я до крови закусываю губу, и дрожь в коленках прекращается.

— Да, Дэн, — спокойно говорю я. — Что ты делаешь?

Ну и лица у них: было бы смешно, если бы не было так грустно.

— Кейт! — восклицает моя мать, хватаясь за одежду. — Все не так… я только позировала… у Дэна был урок рисования с натуры…

— Держу пари, это, в самом деле, выглядит черт-те как, — заявляет Дэн со своей фирменной обезоруживающей улыбкой. — Представляю, что ты, наверное, вообразила…

—…урок только что закончился, и я собиралась одеться…

— Твоя мама здорово потрудилась, Кейт. Всем очень понравилось с ней работать. Зайди посмотри, что они…

— Убери руки! — кричу я. — Не смей меня трогать!

Он отступает, примирительно воздев руки.

— Послушай, Кейт. Ты же не думаешь всерьез, будто я…

— Как ты мог! С ней! Она ведь такая… такая старая! Отвратительно! — Я разворачиваюсь к матери. — А как же папа? Как ты могла так с ним поступить? Как ты могла со мной так поступить?

— Я ничего не делала, Кейт! Ничего не было! Клянусь!

— Он мой парень! Он тебе в сыновья годится! Как ты могла?

Она начинает плакать. При виде ее слез у меня в горле встает комок.

— Почему ты всегда все портишь? Почему ты не можешь позволить мне быть счастливой? — ору я. — А я тебе поверила! Поверила в чушь, которую ты несла вчера: типа не надо упускать возможности, типа ты поможешь мне уехать в Нью-Йорк! Ты вообще не хочешь, чтобы я жила нормально! Все, чего ты хочешь, — это чтобы я стала такой же скучной, одинокой и жалкой, как ты сама!

— Нет, никогда! Я люблю тебя, Кейт! Ты же знаешь…

Я вырываюсь из ее рук. Она падает на диван и принимается утирать нос тыльной стороной ладони, как маленькая. Лицо у нее в красных пятнах от слез. Она кажется такой уродиной. Старой уродиной.

— Нет, не любишь, — с горечью заключаю я. — И никогда не любила. Ты портишь буквально все!

— Кейт, — говорит Дэн, — почему бы нам всем не успокоиться и…

— Ты всего лишь злобная, низкая, завистливая старуха. Лучше бы ты умерла, когда папа был на Кипре. Лучше бы я не пришла и не нашла тебя тогда.

Ее лицо заливает бледность.

— На самом деле ты так не думаешь, да?

— Нет, думаю! Для меня ты действительно мертва. Я не хочу больше никогда с тобой разговаривать!

Потом, развернувшись к Дэну, отвешиваю ему пощечину со всей силы, на какую способна.

Выскакиваю из дома, бросаюсь прочь, то и дело спотыкаясь на дурацких каблуках. Снимаю туфли, бегу по пустым улицам в одних чулках, не чувствуя боли. Грудь тяжело, болезненно вздымается, но я не останавливаюсь. Все кажется странным, нереальным, словно я двигаюсь под водой. Вся моя жизнь распадается на кусочки. Все ложь. Все нереально. Все погрязли во лжи и изменах, и никому нет дела до меня. Никто даже не заметил бы, если бы меня вдруг не стало.

Я хочу, чтобы все было как прежде. Не желаю вникать во весь этот взрослый вздор. Я устала защищать их. Я хочу, чтобы они защитили меня!

Врываюсь на кухню и замечаю пресловутый корсет: он так и лежит на столе, куда мать бросила его после наших разборок вчера вечером. Я поднимаю его и швыряю, он врезается в буфет с такой силой, что звенят чашки.

Подпрыгиваю от неожиданности: из своей берлоги, жуя кукурузные хлопья с ладони, возникает мой брат.

— Клево, — говорит Бен, подбирая корсет. — Кандида думала, что потеряла его. А мне казалось, что он остался в папиной квартире.

Я смотрю на него во все глаза — и начинаю хохотать. Внезапно понимаю, что не могу остановиться.

— Кстати, — добавляет Бен, густым фонтаном крошек усеивая футболку, — стильный прикид, сестренка. Ты похожа на Ингрид Бергман в «Касабланке». Молодчина.