Я тебе (не) подхожу - Ольга Белозубова

— Ну, вообще-то, да!

Я мотаю головой, не веря в абсурдность происходящего. Вот уж точно — не делай добра, не получишь и зла. Кто бы мог подумать, что искреннюю помощь Миронов расценит как то, что я нарочно маячу перед ним, напрашиваясь в любовницы? Фу, блин, да мне противно от одной только мысли об этом.

— Алиса, ты думаешь, я поведусь на сказки про бескорыстную помощь? Или, — он вдруг задумывается на секунду и снова окидывает меня сальным взглядом сверху вниз, — это ты так набиваешь себе цену? Не вопрос, я буду очень щедр. Ты станешь жемчужиной моей коллекции, так что я не поскуплюсь.

Несостоявшийся босс в мгновение ока оказывается рядом со мной и набрасывается на меня с поцелуем.

Я с силой отпихиваю его от себя, чувствуя, как меня передергивает от омерзения, и звук пощечины в тишине кабинета звучит оглушительно громко.

Олег Данилович ошарашенно хватается за щеку, где виден отпечаток моей ладони, и багровеет от ярости.

— Ах ты!..

А я больше не желаю его слушать. Меня трясет, я подхватываю сумку, что стоит у кресла, задерживаюсь на секунду, чтобы забрать резюме, и вылетаю из кабинета.

Теперь-то мне понятны и смешки охранников, и взгляд секретаря. Видать, я не первая дуреха, что заявляется сюда в наивной надежде получить помощь.

Я несусь к лифту и молю об одном: чтобы меня спокойно отсюда выпустили.

Алиса

Лифт везет меня вниз мучительно медленно. Или мне так только кажется?

Мозг рисует страшные картины: двери открываются, и меня уже поджидают охранники со свирепыми лицами и скрещенными на груди руками. Мол, никуда вы, гражданочка, не пройдете, никто вас не отпускал. Возвращайтесь-ка к спонсору, Олегу Даниловичу, он будет щедр.

Фу, блин. Я ежусь и поднимаю сумку повыше, задираю подбородок, готовая дать отпор невидимым врагам. Нет уж, таких денег мне не надо.

И это вы меня плохо знаете, я — настоящая девушка, в моей сумке чего только нет, кроме нужного. А главное, ею при желании можно основательно огреть.

В общем, к тому моменту, когда двери лифта в конце концов открываются, я успеваю накрутить себя донельзя, а заодно почувствовать себя королевой воинов — с трясущимися коленями и дрожащими губами.

Однако грозных охранников, поджидающих меня у кабинки, не наблюдается.

Я осторожничаю, выходить пока не рискую, но все вроде бы выглядит ровно так же, как и когда заходила: люди снуют туда-сюда по своим делам, как муравьи-трудяжки в своем огромном муравейнике, и абсолютно никому нет до меня дела.

Я осторожненько высовываю голову из лифта, смотрю вправо-влево, однако не замечаю ничего подозрительного и делаю шаг вперед.

Фу-у-ух. Выдыхаю и бодро топаю к турникетам, и вдруг ловлю на себе суровый взгляд того самого охранника-бородача. Он окликает своего товарища, что сидит за столом, они быстро переглядываются между собой, а потом оба таращатся на меня.

Ну, приплыли.

Бородач опускает руку на свой пояс и будто бы тянется куда-то назад. Что там у него? Неужто палка-убивалка? Или наручники? Боже, Алиса, что за чушь лезет тебе в голову? Это же не тюремный надзиратель, а обычный охранник в обычном офисном здании.

Однако сердце все равно стучит как оглашенное, я чувствую себя маленькой зайчишкой, что пытается задобрить злых волков. Ведь как ни крути, а мне никак не выбраться отсюда без их помощи. А им наверняка сообщили обо мне, попросили задержать, иначе чего они за мной следят?

Сейчас проводят обратно под белы рученьки, и дай бог если заставят только извиняться. Могут ведь и моральный ущерб впаять. Или не могут? Кто их, этих богатеев, знает.

В тот момент, когда я решаю, что меня точно не отпустят просто так, бородач хмыкает:

— Вас выпустить или еще постоите?

— Выпустить, — выпаливаю я и еле дожидаюсь, когда на турникете красный цвет сменится зеленым.

Когда это происходит, не мешкая бросаюсь вон из здания и, стоит только дверям за моей спиной закрыться, ускоряюсь, насколько это возможно. Однако успеваю отойти всего метров на сто, как вдруг слышу за спиной громкий оклик:

— Девушка, стойте!

Я оборачиваюсь и вижу бородача. Ага, щас, так вот прям взяла и остановилась.

Вместо этого бегу еще быстрее и замедляюсь, только когда сворачиваю за угол очередного здания из стекла. У меня теперь на них точно будет фобия.

Я перевожу дыхание и смотрю на себя в отражение. Мать моя женщина, да я ж на пугало похожа! Прическа растрепалась, пиджак застегнут не на ту пуговицу, щека вся в блестках из блеска для губ, что размазался из-за Миронова. Вроде и целовал меня всего несколько секунд, а настолько крепко цеплялся за меня своими пудовыми ручищами, что основательно наследил. Так вот чего охранники на меня пялились! М-да.

Я наскоро привожу себя в порядок и еду домой.

Поднимаюсь медленно, каждый шаг дается с трудом. Что я скажу тете? Она, как и я, наверняка надеялась, что Олег Данилович поможет, а он вместо этого…

Я останавливаюсь, достаю зеркало и внимательно осматриваю себя еще раз.

Нет, ни за что не расскажу ей правду, хватит с нее бед. В конце концов, кому полегчает, если обе станем переживать из-за случившегося? Пусть это останется между мной и Мироновым.

И вообще, мы с ней обязательно справимся. Сами, как обычно. Столько лет выходило, так что изменилось? Выйдет и теперь.

Как только принимаю это решение, становится чуточку легче, и я поднимаюсь гораздо бодрее, бренчу связкой ключей и захожу.

В квартире тихо, однако тетя дома — из приоткрытой двери в ее комнату льется свет.

Я тихонечко подхожу, заглядываю внутрь и собираюсь поздороваться, но слова так и не слетают с языка.

Тетя сидит на своей кровати и любовно поглаживает лежащее на покрывале сапфировое колье. По ее щекам катятся слезы, и она вздыхает настолько печально, что мое сердце сжимается от боли.

Я знаю это колье, оно досталось ей в наследство от бабушки с дедушкой. У мамы когда-то было такое же, только изумрудное, но родители продали его, когда я была совсем малышкой. До сих пор помню, как скакала от восторга, когда мне позволяли с ним поиграть, как в солнечном свете блестели и переливались камни, манили не хуже мороженого.

Как бы ни было тяжело и туго с деньгами, тетя никогда — никогда! — не думала о том, чтобы продать свое наследство, ценила его и берегла как самое настоящее сокровище, хотя могла бы выручить за него крупную сумму.

Дыхание перехватывает, как только до меня доходит, зачем она его достала и почему плачет.

— Ни за что! — раскрываю дверь я и мотаю головой. — Ты его ни за что не продашь!

Тетя ойкает и вскакивает с кровати, загораживая собой украшение.