Сказание о Йосте Берлинге - Сельма Лагерлеф

Он поднял голову и поглядел на голубятню, закрытую решеткой. Даже окошко зарешечено. Пока зима не кончилась, голубей не выпускали, иначе они стали бы легкой добычей для коршуна. Время от времени в окошке показывалась птичья головка и тут же пряталась.

– Весны дожидаются, – сказал заводчик кучеру и вынул часы. Голуби подходили к оконцу регулярно, как по расписанию. – Придется еще потерпеть, дружок.

И в самом деле, голубиная головка выглядывала каждые три минуты. Ровно три минуты, ни больше ни меньше.

– Интересно… каждые три минуты проверяет, не началась ли весна. Торопыга… Говорю же – подождать надо.

Собственно, ему самому тоже пришлось ждать, но ему-то торопиться некуда.

Лошади поначалу нетерпеливо били копытом, но потом стихли, прижались друг к другу головами и задремали на солнце.

И кучер – даже странно: он сидел на козлах по-военному прямо, голову повернул к солнцу, вожжи не выпускал, но храпел так, что, наверное, во всей усадьбе слышали. Если там кто-то есть, в этой молчаливой усадьбе.

А заводчик не спал. Его и в сон не клонило. Он даже припомнить не мог, когда ему было так хорошо и легко на душе, как во время этого бесконечного ожидания.

Марианна была больна! Оттого она и не могла сразу вернуться домой, но теперь-то она выздоровела! Она вернется домой, и все будет хорошо. Все будет как раньше.

Она же понимает, что отец уже отошел, что он больше на нее не сердится. Чего ей еще надо – не прислал кого-то, приехал сам, в крытых санях, пару лучших коней запряг…

А вон синица на пчелином улье, устроилась у самого летка. До чего же дьявольски хитры эти птахи! Перекусить захотелось, а пчелы спят. И вот она начинает постукивать своим острым клювиком по улью – тюк-тюк, тюк-тюк. А рой там, внутри, висит шевелящимся черно-коричневым мешком. Но не просто висит – у них там все в строжайшем, раз и навсегда заведенном порядке. Они постоянно меняются местами – те, кто внутри роя, вылезают на поверхность, а наружные пчелы устремляются в серединку – согреваться. Справедливость прежде всего. И так день за днем, всю долгую зиму. Довольно однообразно.

А тут кто-то стучит! Весь улей жужжит от любопытства – кто бы это мог быть? Друзья? Враги? Нет ли какой угрозы сообществу?

Особенно беспокоится королева улья – пчелиная матка. Ее мучит совесть. Уж не призраки ли это трутней, убитых ею сразу после оплодотворения?

– Пойди и узнай, что там за стук! – приказывает она пчеле-привратнице.

И та, выкрикнув «Да здравствует королева!», устремляется к летку. А там уже поджидает синица: раз – и нет привратницы.

А королева по-прежнему в неведении. Она посылает следующую пчелу, потом следующую – и всех их ждет та же судьба. Пчелы исчезают одна за другой, и никто не может сообразить, в чем дело, кто там так упорно стучится в их жилище. Начинается паника – теперь уже все уверены, что это духи трутней явились отомстить за свою поруганную жизнь. Пчелы мечутся по улью – если бы не слышать этого стука! Если бы не это проклятое любопытство! Если бы научиться спокойно выжидать – мало ли что, постучат и перестанут.

Слоноподобный Мельхиор Синклер умирал от хохота, наблюдая эту сцену, у него даже слезы на глазах выступили. Вот дуры-пчелы! Там же у них одни самки, вот что получается, когда рядом нет настоящих мужчин! А эта желто-зеленая каналья, хитрюга-синица, какова!

Действительно, могли бы выждать немного, не суетиться – синице самой бы надоело колотить клювом. С другой стороны, они же не знают, чем дело кончится. Ждать легко, когда точно знаешь, что в конце концов дождешься, а уж если есть чем развлечься, пока ждешь, тогда совсем хорошо.

Из-за угла вышел большой дворовый пес. Вид самый непринужденный – слегка помахивает пушистым хвостом, даже потянулся разок, – но идет крадучись, то и дело оглядывается. Вдруг остановился, еще раз оглянулся и начал быстро раскидывать снег передними лапами. Ясное дело – стащил что-то на кухне и припрятал, шельмец.

Пес добрался до заначки, поднял голову и навострил уши. Прямо перед ним на кочке сидели две сороки.

– Укрывательство краденого! – сварливо верещат они. – Укрывательство краденого! Мы представители местной власти. Немедленно сдать награбленное!

– Заткнитесь, жулье! Это я представитель местной власти, а не вы. В усадьбе всем распоряжаюсь я.

– Да уж! А мы и не знали, кто хозяин усадьбы! – издеваются сороки и прыжками приближаются чуть не к самому носу.

Пес не выдерживает и бросается на сорок. Они улетают, но не быстро, еле взмахивая крыльями. И пока пес пытается поймать одну, другая уже ухватила спрятанный кусок мяса. Но он слишком тяжел, поднять его она не может и начинает рвать клювом. Пес вернулся, отогнал воровку, зажал лапами мясо и принялся торопливо есть. Сороки уселись рядом и продолжают свой оскорбительный галдеж. Пес время от времени огрызается, но мясо не отпускает, иногда только ворчит или делает показной выпад. Сороки отпрыгивают на метр, и все начинается сначала.

Солнце уже катится к закату, оно висит уже над самой вершиной горы на западе. Мельхиор Синклер смотрит на часы – уже три. А мать приготовила обед к двенадцати…

На крыльце появился все тот же слуга и сообщил, что фрекен Марианна хочет поговорить с господином Синклером.

Мельхиор перекинул через руку волчью полость и в замечательном настроении поднялся по лестнице.

Марианна услышала тяжелые шаги отца. Она еще не решила, поедет она с ним домой или нет, но этому затянувшемуся, мучительному ожиданию надо положить конец.

Она выжидала, надеялась, что кавалеры вернутся в усадьбу, но они не вернулись. Значит, придется самой искать выход. Молчаливый поединок с отцом надоел и к тому же утомил.

Для начала она решила испытать судьбу – наверняка он подождет минут пять, рассвирепеет и в гневе вернется в Бьорне. Или начнет молотить в дверь. Или подожжет усадьбу.

Но отец сидел в санях, чему-то улыбался и терпеливо ждал. Странно – она не чувствовала к нему ненависти. Ни ненависти, ни любви. Правда, внутренний голос предостерегал, что, если она опять попадет в зависимость от отца, ничем хорошим дело не кончится. А что будет с Йостой?

Если бы отец проявил хоть какие-то признаки нетерпения! Если бы он начал кричать, звать ее, если бы приказал откатить санки в тень, где не так слепило солнце, хотя бы задремал, в конце концов! Но нет, он сидел и ждал. Воплощенное терпение и… и, наверное, мудрость.

Совершенно уверен, что она придет, никуда не денется. Надо только подождать.

У нее заболела голова. И не пройдет, пока он там сидит и ждет. Словно бы его чудовищная воля срывала ее с места и тащила вниз, по лестницам.

Но поговорить-то с ним можно?

Она послала слугу, отдернула все шторы и легла на диван так, чтобы лицо ее было освещено как можно подробнее. Намеренно – подготовила испытание для отца. С его взрывным характером можно ожидать чего угодно. Ну и пусть.