Исключительные - Мег Вулицер

У Вулфов получалось все, каждый из них был стильным, но на свой особый манер. Бетси, выпускница колледжа Смита, являла собой стареющий гламурный типаж Новой Англии, из объемного пучка ее волос то и дело выбивались отдельные пряди. Гил был банкиром компании «Дрексель Бернхэм», хоть это его и тяготило. Эш – малышкой, которая далеко пойдет, став актрисой или драматургом, и с которой все обращались очень бережно. Гудмен был тревожно харизматичным парнем, который вечно не доводил дела до конца, злил отца и развлекал других людей своим очаровательным переменчивым нравом. Еще в седьмом классе его выгнали из традиционной мужской школы за жульничество. «За откровенное жульничество», – уточнила Эш для Жюль. Остальные ученики, в отличие от Гудмена, шалили исподтишка. Он же всегда вел себя броско и шумно, действуя опрометчиво и напоказ.

В раннем детстве у Эш и Гудмена была одна спальня на двоих, и каждый вечер они подолгу не засыпали, разговаривая и рассказывая друг другу всякие истории.

– Мы придумали своего героя – злобного гигантского мыша, – сказала Эш. – Его звали Мишка-Мушка, с ума сойти, правда? Но он был настолько реален, что мы со страхом думали, будто он того и гляди войдет в нашу комнату и убьет нас. Как-то ночью – это было совсем давно, у нас на кроватках еще стояли ограждения – мне показалось, что я его слышу. И я схватилась за бортик и заорала: «Мишка-Мушка!» И Гудмен сделал то же самое. Мы оба застыли в кроватях, крича «Мишка-Мушка!» в одинаковом оцепенении. Зашла мама – по-моему, она подумала, что мы сошли с ума. Но мы с Гудменом отчетливо его видели. Мне понравилось бредить наяву вместе с братом. Позднее у нас появились отдельные комнаты, и такого уже не было. Потом у него в школе не заладилось с учебой, а все шишки достались мне одной: мол, уж я-то не должна облажаться. Должна учиться идеально, творчески подходить. Но мне очень не хватает того чувства оцепенения в компании с кем-то. С ним.

И тут Жюль ощутила, что тоже видит грубые контуры огромной мыши. Вся семья жила ярко: забавные эпизоды, праздники, ужины, катание на коньках в Центральном парке, глубокая связь, которая могла существовать между братом и сестрой. Все это было чуждо Жюль, и все это было желанно.

– Ну и что же ты от них получаешь? – однажды спросила ее сестра Эллен, когда она готовилась к поездке в город на выходные.

– Все, – только и смогла ответить она.

Несколько лет спустя, на первом курсе колледжа, она жила в общаге в одном блоке с компанией противных девчонок и однажды ночью сбежала в комнату глуповатого парня по имени Сет Манцетти, который заинтересовал ее в основном своей большой, как у сатира, головой и легким моховым запахом, исходящим от тела. Жюль Хэндлер очень спокойно лежала на его кровати, покрытой велюровыми простынями, и размышляла о том, как пять минут назад лишилась девственности. Она быстро прикинула, что еще не привыкла к такому положению, и все-таки ей хотелось в нем пребывать. Бедра ее пульсировали, соски набухали от усердного внимания сатира. Но именно в этом состоянии ей теперь предстояло остаться, в него она хотела бы возвращаться и, может быть, иногда в нем жить. Не с Сетом Манцетти, конечно, а в постелях и коридорах секса и любви, взрослой любви. Жюль Хэндлер жалела, что не сумела как-нибудь хитроумно подтолкнуть Гудмена Вулфа к чувственному прикосновению к ней в то первое лето или хотя бы в течение следующих полутора лет, которые вся их компания провела с ним раньше. Скромной непритязательной девушке следует подарить один такой миг, просто чтобы она смогла узнать, чего ей не хватает, а затем жить дальше. Чтобы не надо было вечно тосковать об этом, раздумывать об этих неведомых ощущениях.

Родители Вулфов часто устраивали вечеринки. Время от времени Жюль, заходя в их квартиру на выходных, лишь обнаруживала, что Гил или Бетси стоят в фойе с парой гостей.

– Жюль, у нас тут была увлекательная беседа о стульях, – сказал однажды Гил. – В следующем месяце свадьба у Мишель, двоюродной сестры моей жены.

– Ого. Поздравляю.

– Я предупредил ее, что у нас тесно, но она сказала, что самые радостные моменты своей жизни провела в гостях у нашей семьи, когда росла, поэтому мы согласились. Они даже хотят, чтобы мы пригласили диджея.

– Гудмен умеет диджеить! – крикнула Эш из гостиной, где она, удобно устроившись рядом с Нуджем, сидела у окна с блокнотом и писала пьесу.

– Теперь и глагол такой есть? – переспросил отец. – Диджеить? Вот уж чего не знал.

– Он отлично разбирается в музыке, папа, – сказала Эш, входя в комнату. – Ты должен его нанять.

Так Гудмен был нанят, и на свадьбе оказалось, что он умело крутит сорок пятые, вставляя в промежутках многозначительные намеки.

– Следующая песня исполняется для Мишель и Дэна, – выдал он, наклонившись вплотную к микрофону, чтобы голос звучал искаженно. – Ведь сегодня предстоит одна из тех ночей, которые проводят в белом атласном одеянии. Пока Дэн… с нее этот атлас… не снимет.

Жестикулируя одной рукой, другой он опустил иглу на пластинку, и зазвучали мяукающие вступительные аккорды песни.

– Может быть, тебе стоит обратить внимание на радио, – сказала потом его мать. Предполагалось, что это замечание будет полезно, но в то же время оно отражало семейную тревогу о том, что у Гудмена еще не обнаружилось никакого «настоящего» таланта. Да, он хотел стать архитектором, но нельзя же стать архитектором, забывая поставить балку. От него добивались «целенаправленных действий», как часто говорил отец. Но зачем ему уже сейчас нужно уметь что-то делать? Жюль недоумевала. Шестнадцатилетний Гудмен был индифферентным, беспокойным учеником в своей альтернативной старшей школе. Стояние за вертушкой на свадьбе кузины Мишель позволило ему вновь обрести свою летнюю мощь. Когда вечеринка закончилась, оставшиеся ночевать гости разлеглись на кушетках, кроватях и коврах, как бабочки на булавках.

Каждый год в «Лабиринте» устраивалась и новогодняя вечеринка, вот на нее и пришли друзья по лагерю. Они поглощали слоеные канапе, прохаживаясь по комнате в заключительные часы 1974 года, и Эш прихватила шейкер с мартини и принесла его в темную, неопрятную спальню Гудмена. В кресле в виде большой подушки, набитой пластиковыми шариками, Эш уселась на колени к своему бойфренду Джоне. Жюль смотрела из угла, как Кэти Киплинджер прижимается к Гудмену на кровати с набалдашниками в форме ананасов, касаясь губами его уха. Его уха! А он, невозмутимый, явно довольный, запустил руку в светлые волосы Кэти. Жюль думала о том, что ее собственным нелепо рыжим волосам недостает шелковистости, столь желанной для таких парней, как Гудмен, и для всех мужчин на свете. Но Итану, похоже, не хотелось этим летом запустить руку в такие волосы. Ему нужны были только волосы Жюль, нужна была только Жюль.

Теперь они, Итан и Жюль, с приближением полуночи сидели, как само собой разумелось, рядом, и когда официально наступил Новый год, губы Итана Фигмена соприкоснулись с губами Жюль, и он жаждал узнать, насколько долгий и крепкий поцелуй ему будет позволен. Поскольку это была новогодняя ночь, она не сразу отстранилась от него. Но все-таки через несколько секунд отпрянула со словами: