Обратная сила. Том 2. 1965 - 1982 - Александра Маринина

– Ты из университета?

– Нет, из мединститута. А что? Своих ищешь?

– Да пытаюсь поближе к началу очереди пробиться, а то видишь, сколько народу… Вот думал, найду кого-то из своих, поближе, может, встану рядом.

– Ну пошли, – кивнул Михаил, – я там уже близко. А мне девочка какая-то сказала, что меня брат ищет. Это она тебя за моего брата приняла.

Парень снова рассмеялся.

– Наверное, футболки наши ее спутали, да и масть одна – брюнетистая, – он протянул Михаилу руку. – Орлов, Александр, можно просто Саня.

– Штейнберг Михаил, можно просто Миша, – пошутил в ответ студент-медик.

Им, девятнадцатилетним, война еще не казалась страшной. Они были уверены, что как только окажутся на линии фронта и начнут защищать страну с оружием в руках, так сразу враг будет разбит. Стоя в очереди и готовясь записаться добровольцами, они весело болтали, словно собирались на загородную прогулку.

К столу секретаря райисполкома подошли вдвоем. Тот окинул юношей понимающим взглядом.

– Братья, что ли?

Орлов прыснул, а Михаил, не моргнув глазом, кивнул:

– Ага. Двоюродные. Нам бы вместе…

– Вместе так вместе, – равнодушно и устало кивнул секретарь. – Документы давайте. Почему у нас записываетесь, а не в институтах своих? Запись в ополчение проводится по месту работы или учебы.

– Там очередь длиннее, а мы побыстрее хотим, – объяснил Орлов.

– Ну ладно… Разницы никакой нет, – вздохнул секретарь. – Война…

– А когда на фронт? Сегодня? Или завтра? – с жадным нетерпением спросил Михаил.

– На фронт им… – пробурчал секретарь. – Боевой подготовкой сперва займитесь, а то ведь не умеете ничего, оружия в руках не держали. Четыре раза в неделю по два часа будете заниматься, а потом уж на фронт. И как я вас вместе определять буду, если вы из разных институтов? У нас указание: ополченцев группировать по местам работы или учебы, чтоб были из одного вуза, с одного факультета, с одного курса. А вы вон как: один с университета, юрист, другой с мединститута.

– Но мы же братья, – осторожно заметил Миша.

– Какой курс мединститута?

– Второй закончил.

– Значит, можешь быть санинструктором, вот так тебя и определим. Все, парни, вот вам предписания, идите, не задерживайте очередь. Завтра чтоб на боевую подготовку как штык к восьми утра.

Штейнберг уже сделал шаг в сторону, но Орлов задержался у стола:

– А почему так мало боевой подготовки? Восемь часов в неделю – это же несерьезно. Враг двигается в сторону Харькова, бои могут начаться в любой момент, а мы ничего пока не умеем.

– Молчать! – зашипел секретарь. – Не разводить мне тут панические настроения, а то быстро отправлю тебя не на фронт, а гораздо дальше. Добровольцев вон сколько, видишь? Конца очереди не видно, и так в каждом районе на каждом предприятии. Где я вам наберу такое количество военспецов, чтобы были вашими инструкторами? Военспецы все на фронте уже. Решение ВКП(б) о создании народного ополчения только вчера приняли, ничего еще организовать толком не успели. Идите!

Саша и Михаил вышли на улицу.

– Считай, нам дико повезло, – заметил Орлов. – У нас в университете дали команду всем иногородним возвращаться по месту прописки и ждать призыва. Из студентов в Харькове только местные остались, общага опустела.

– У нас тоже, – подхватил Миша. – Все разъехались домой, кто смог. Но многие уже не смогли, их города немцами заняты.

– Вот я и боялся, что этот мужик, который в ополчение записывает, начнет придираться, что мы не харьковчане, ты из Полтавы, я из Москвы. Но ничего, обошлось. Видно, устал он сильно и сам уже ничего не соображает. Сидит там с утра до ночи, документы смотрит абы как, записывает через пень-колоду, люди-то тысячами идут. Это удачно вышло, что мы с тобой смотримся одинаково, и в самом деле – как братья, мы его внимание на этом сфокусировали, а про остальное он уже и не думал.

Миша с восхищением посмотрел на нового товарища.

– Это что, приемчик такой? – возбужденно спросил он. – Где научился? На юридическом? А еще знаешь? Научишь?

– Да я мало чего знаю, – усмехнулся Орлов. – У меня дед криминалистикой серьезно занимался, после него много книг осталось, вот я их почти все и прочитал. А на юридическом мы криминалистику пока не изучали. А ты почему в Полтаву не вернулся-то?

– С родителями ссориться не хочу, – признался Миша. – Мой год когда еще призывать будут, может, вообще до двадцать второго года дело не дойдет, война закончится, а добровольцем они меня не пустят, мать плакать начнет, отец тоже авторитетом давить станет. Да ну их! Так и просижу около материной юбки. А я врага бить хочу. Здесь, в Харькове, добровольческое движение началось задолго до решения партии, как только тридцатого июня по радио объявили, что в Ленинграде начали записываться в ополчение, так тут весь город шумел, все требовали, чтобы начинали ополченцев собирать. Вот я и решил, что если останусь, то у меня шансы хорошие. А ты почему в свою Москву не уехал?

– Ну, у меня все прозаичнее, – Саша обезоруживающе улыбнулся. – Девушка у меня здесь, харьковчанка, однокурсница. Я ведь именно из-за нее и приехал сюда поступать, познакомился в Москве, еще в десятом классе, она со своей школой на экскурсию приезжала. Год почти переписывались, она тоже на юридический поступать хотела, вот я и приехал. – Он замолчал, улыбаясь каким-то своим мыслям, потом тряхнул головой: – Но, в целом, ты верно сообразил, Мишка, народ рвется в ополчение, записываются тысячами, суета, неразбериха, и сейчас можно с любыми документами проскочить. А давай ты ко мне в общагу переедешь? Или хочешь – я к тебе? Все равно на подготовку вместе ходить будем, а в свободное время станем сами заниматься, не дожидаясь милостей от природы.

– Сами? Это как? – не понял Миша.

– Ну как-как? Бегать, отжиматься, подтягиваться, физподготовку совершенствовать. Учебники какие-нибудь по стрелковому делу раздобудем. Короче, будем готовить себя к жизни в боевых условиях. Ты как? За?

– Конечно, я «за»! – горячо поддержал его Штейнберг. – Давай тогда в нашу общагу, это Пушкинская, сто шесть, отсюда недалеко.

* * *

Они поселились вместе и расставались теперь только в свободные от работы вечера, когда Саня Орлов бегал на свидание к своей девушке, но продлилась его романтическая идиллия недолго. В конце июля Харьков начал подвергаться налетам люфтваффе, целями бомбежек избирались железнодорожные узлы, жилые кварталы и склады готовой продукции. Предприятия не трогали, и всем было очевидно, что немцы хотят сохранить производственную базу для себя, а это означало только одно: враг уверен, что в ближайшем будущем займет город и осядет в нем надолго, если не навсегда.

Отец Сашиной девушки, Василий Афанасьевич Горевой, был ведущим инженером на Харьковском комбинате НКВД – предприятии, выпускавшем оптические прицелы для снайперских винтовок и авиационную оптику. Едва начали бомбить жилые кварталы, он немедленно отправил всю семью подальше в тыл, к родственникам, оставил в Харькове только дочь, работавшую у него же на комбинате, а через неделю и ей велел уезжать. Провожать ее Саша Орлов пришел вместе с Мишей: прямо с вокзала им предстояло бежать на занятия по военному делу. Девушка плакала, держала Сашу за руку и обещала писать каждый день. Отец ее, хмурый высокий мужчина с резкими морщинами на лбу, отвел Мишу в сторонку: