Сестрички и другие чудовища - Игорь Мытько

— Двадцать пять минут! — хором произнесли они, снова консолидируясь перед лицом внешней угрозы.

Джефф вытащил из кармана рацию и завопил так, что мог обойтись и без неё:

— Тревога! Оранжевая степень! В зале заседаний! Повторяю!..

Но повторять не пришлось — по коридору уже грохотали полицейские ботинки всех государств мира.

На всякий хук найдётся уход вправо с одновременной серией апперкотов по корпусу противника.

Специальная русская поговорка

Не спрашивай, что Родина может сделать для тебя.

Родина не любит такие вопросы.

Правильная патриотическая присказка

Пока полицейские грохотали ботинками, Мари и Ирэн уединились в номере.

Или в таких случаях нужно говорить «удвоились»? Но тогда их бы стало четыре…

В общем, Мари и Ирэн заперлись в номере.

Сёстрам нужно было так много сказать друг другу, что они молчали. Чтобы внести в беседу хоть какое-то разнообразие, Мари крепко обняла Ирэн, как бы говоря: «Я тут, сестричка!»

Ирэн едва пошевелила плечом, что должно было означать: «Спасибо… Мне так плохо!»

Мари ещё крепче прижала к себе сестру, мол: «Держись!.. Я же держусь!»

Ирэн нахмурилась, показывая, что какие могут быть проблемы у её сестры, когда у её сестры такие проблемы?

«А какие у тебя проблемы?» — взглядом спросила Мари.

Ирэн только покачала головой, демонстрируя полную невозможность передать всю глубину отчаяния мимикой и жестами. Мари понимающе вздохнула, умудрившись втиснуть во вдох и выдох все переживания по поводу недавней потери любимой сестрички в континууме.

Ирэн закатила глаза, ясно давая понять, что «Если бы ты смогла пережить то, что пережила я, то не забивала бы себе голову всякой ерундой!»

Мари поняла, что если они продолжат молчать, то договорятся чёрт знает до чего.

— Ну, что случилось? — спросила она голосом матери Терезы, выступающей перед заключёнными Гуантанамо, которые только что узнали, что их любимую тюрьму закрывают.

— Я старая! — воскликнула Ирэн. — ТАМ я всё поняла!

И она с новой силой разрыдалась, стараясь замочить как можно большую часть обмундирования Мари.

— Погоди, — Мари не меняла тон, хотя уже поняла, что мундир придётся менять. — Но Эдуард сказал, что ТАМ нет никакого времени…

— Вот именно! — рыдания вовсе не мешали Ирэн говорить громко и быстро. — У меня совсем нет времени! Я старая! И чем старше, чем старее! Жизнь закончена!

— Жизнь только начинается! — Мари покрепче обхватила сестру за вздрагивающие плечи и принялась говорить с ласковой монотонностью, как её учили на курсах оперативного гипноза. — Ты можешь стать актрисой… Или певицей… Или писательницей… Или персонажем литературного произведения… У тебя ещё всё впереди…

— У меня впереди старость!

— Ты можешь стать кем захочешь…

— А стану старухой!

— Перед тобой открыты все двери…

— Конечно, двери открыты — уходи, бывшая красавица, кончилось твоё время!

Коэффициент отчаянности рыданий Ирэн снова подскочил, и Мари остановилась. Она никогда раньше не применяла гипноз к родной сестре, и только теперь поняла почему. Гипноз на сестру если и действовал, то в противоположном направлении.

Противоположное направление… А это может сработать! И тренировки зря не пропадут…

— Ты права, всё кончено… — она прикрыла глаза и заговорила тем же ласково-убаюкивающим голосом. — Тебя ничего не радует… Ты в депрессии, и по заслугам… Жизнь прошла, а чего ты добилась?.. Ничего ты по большому счёту не добилась… Ни карьеру не сделала… ни замуж не вышла… ни на обложку «Форбса» не попала… ни даже на последнюю страницу…

Рыдания Ирэн перешли во всхлипывания, а потом прекратились вовсе. «Сработало!» — обрадовалась Мари и открыла глаза.

— Сестрёнка! — трагическим шёпотом произнесла Ирэн. — Прости! Я всё о себе, а в беде ты!

— У меня всё нормально, — испугалась Мари. — Это же у тебя старость…

— Моя старость никуда не денется, а тебя надо спасать! Так, я всё придумала. Для начала тебе нужно посмотреть на себя со стороны, и ты сразу поймёшь, как нужно жить…

* * *

А в конференц-зале делегаты конференции вовсю доказывали, что на конференции посылают только самых достойных. Через минуту после сигнала тревоги отборные полицейские силы прибыли на место операции, через две — снова прибыли, но уже с тяжёлым вооружением, через три — вытащили тяжёлое вооружение из зала, через четыре — выволокли три сотни окаменевших учёных вместе с креслами, через пять — ещё раз прибыли с тяжелым вооружением.

Через шесть минут конференц-зал превратился в образцовый высокотехнологичный бастион, при виде которого любой василиск бросился бы наутёк. Наутёк, да не утёк бы: силовые капканы и дымовые кадила, титановые сети и метановые плети, инновационные наносети, пиктосетки и совсем уж невидимые фемптосачки, суровый противокошмарный песок и гуманные резиновые гарпуны, неподжигаемые понтоны и непотопляемые фронтоны, замораживатели и припекатели, ограничители движения и придаватели ускорения… И это всё — только первый эшелон обороны!

Второй эшелон составляли полицейские со вспомогательными средствами поимки кошмаров — дубинами и пустыми мешками. К большому неудовольствию Образцова, во втором эшелоне оказались только он и О., что сильно затрудняло командование.

— Слушай меня! — гаркнул русский. — Эй! Ау!

— Проверить оружие и средства фиксации! — скомандовал на опережение находящийся впереди американец.

Полицейские бросились проверять вооружение, прогонять тестовые программы и производить неполную сборку-разборку. О. тоже проверил оборудование (дырок в мешке не оказалось), переложил на кафедру лежавшую на краю сцены куртку Мари («Это она сняла, когда Эдуарда бить собиралась»), пожалел, что Мари сейчас где-то утешает Ирэн («На её месте должен был быть я!»), и переместился поближе к входу («Войдёт генерал и сразу меня заметит… а потом и Ирэн меня заметит»).

Генерал вошёл в зал за двадцать минут до появления противника. Это лейтенант точно запомнил, потому что русский майор как раз спросил Эдуарда, сколько осталось до появления противника.

— Э-э-э… с какой… э-э-э… погрешностью? — уточнил учёный, близоруко щурясь в приборную панель.

— С никакой! — отрезал Образцов.

— Тогда… э-э-э… — Эдуард руками растянул уголки глаз, так что к его многонациональности временно добавилась монголоидность. — Двадцать…